И вбираешь ты в себя его дыхание, окутываешься шелестом трав и стрекотом листьев. Мягкие ветви, как змеи, скользят по коже. Осветляют голову клубы легких паров над застывшими в покое озерками. Солнечные лучи, дробясь капельками, устилают тебе путь разноцветьем. Чуть слышно позванивают спелые, надутые возможностью новой жизни плоды. Ты хозяин всего этого, и ты тень. Нужно так пройти, чтобы ничего не задеть, не поломать. Иначе делянка твоя станет чуть беднее, и в следующий раз не отдарит тебя всей своей полнотой…

Я уже тогда был динозавром. Ну разве можно так жить, убеждал отца Пачник. Вы же пещерные люди. Искатели-собиратели. Историки считали, что такие, как вы, поголовно вымерли в незапамятные времена. Человек как биологический вид давно не живет собирательством. Он тысячи лет назад открыл хлебопашество и скотоводство. Вы же — уроды. Как киты, что с суши вернулись обратно в воду. Ваше существование — нонсенс. Вызов цивилизации.

Опять Пачник: мы давно выращиваем ренень на фермах. Что, хуже он? Пусть хуже. Зато его тонны. Всем хватает. А у вас? Всего несколько корешков? Не смешите людей!

И сейчас, по прошествии многих лет, оторванный от Леса, я говорю: мы никого не смешим. Мы тоже кое-что умеем. Все ваши лучшие специалисты — это бывшие Искатели. Мы постигаем, Крысы, ваши ремесла мимоходом, в короткие дни отдыха. Но по-настоящему живем только в Лесу.

Отец спорил с Пачником, Спорил до своего последнего часа. Сейчас я продолжаю этот давний спор. И кажется мне, что нет ничего дороже победы в нем…

Толстяк нам все уши прожужжал, описывая свое последнее творение — фрески во Дворце Содружества. Я воспользовался его желанием лично показать их для того, чтобы выбрать себе боевую позицию.

Обошли мы с ним почти все южное крыло здания. Он — в сто крат хуже любого экскурсовода — все разъяснял и разъяснял. Фокус там, блики здесь, отражение невесть где. Я не разделял его восхищения. Камень есть камень. Он мертв. Что с его помощью можно выразить? Разве что воспоминания разбудить.

А просыпалось во мне далекое. Будто бегу я вдоль живой изгороди, опоясывающей дом отца. Впереди хищные кусты с толстыми, как трубы, ветками, покрытыми ядовитыми шипами. Но вот я касаюсь их, они узнают меня. Я их хозяин. Ветви раздвигаются. Шипы-листья успевают раскрыться, и их нежная бархатистая серединка гладит мне руки. Я свой.

В воздухе кружат семена деревьев, похожие на воздушные шарики. Я подпрыгиваю и касаюсь их. Они лопаются, обдавая меня манящим ароматом, и колют пальцы. Это гостьи из Леса. Он напоминает, что я его друг, но до известных пределов. Уколы легкие. И я, которому всего-то несколько лет от роду, безмерно счастлив.