π Голгот-старший направился к сыну. Тот не двинулся с места. Все разговоры вокруг смолкли. На улице было еще светло. Солнце только-только зашло. Цвета вокруг потускнели. Отец сделал пару шагов, спустился со ступени, подошел ближе к сыну, что не двигаясь ожидал его посреди площади. Остановился. И внезапно протянул ему руку, как будто шпагу обнажил.

— Добро пожаловать, сын.

Но рука его одна осталась в горизонтальном положении. Голгот-младший и пальцем не пошевелил. Глаза его вперились в глаза отца. Он даже не посмотрел на протянутую руку. Он не смотрел на площадь. На нас. На небо, на землю. Он смотрел только на отца. Не моргая. Не переводя взгляд. Только на него. Прошли невыносимо долгие тягучие секунды. Он наконец протянул руку в ответ. Вложил ее в руку отца.

— Так тому и быть! — ухмыльнулся отец.

x Это непросто объяснить, но я почувствовала, что это случится сейчас, поняла по резкому сжатию воздуха. Один из вихрей Голгота взорвался внутри и вырвался наружу. От внезапного толчка Голгот на какое-то время застыл, как заторможенный, тень, отделенная от своего источника. Снаружи в нем ничто не выдало происходящего, разве только для того, кто неотрывно смотрел на его руку. Весь вихрь целиком ворвался в его правую руку.

π Рука Голгота сжалась вокруг руки отца. Он сдавил ее. Зажал в тисках. Отец, не ожидавший такого приветствия,

226

постарался освободиться. Но было поздно. Послышался звук ломающихся костей. Четкий треск перелома. Затем еще один. И еще. Тишина. Еще один. Сухо. Глухо. Ужасно. Палец за пальцем. Фаланга за фалангой.

— Фъярска! Фъярска! Къёрскра!