— Хватит! Остановись! Сжалься! — кричала Ороси, и Пьетро, а за ними и вся Орда.
Но у Голгота больше не было ни барабанных перепонок, ни языка.
—
При этих словах его отец, словно в порыве гордости, нашел в себе силы нанести левым локтем удар по щеке сына. Голгот не стал уклоняться от удара, хотя замах был достаточно сильным, не отпустил правую руку отца. Он сделал два жеста очень резких и очень жестоких. Звук переломанных костей был непереносимый; плечевая кость торчала из локтя. И тогда Голгот-младший отступил. Но
224
даже на земле панцирь восьмого Голгота выглядел крепко, несмотря на возраст, и мне даже показалось, что он сейчас снова встанет на ноги. Но помимо переломов та немыслимая ненависть, которую питал к нему собственный сын, прибила его к земле еще больше, чем пытка, которой он подвергся, если это вообще было возможно. И, сотрясаемый спазмами, он рухнул навзничь и замер — сестрички бросились ему на помощь.
Голгот, словно пьяный, отошел на пару шагов и сел на лавочку. Он вытер кровь с щеки, словно натирая сталь на бумеранге, и посмотрел на нас. Никто не захотел встретиться с ним взглядом. Разве только Караколь, по своему обыкновению шедший вразрез со всеми остальными, широко ему улыбнулся, подошел и уселся рядом с ним, потрепав по плечу. Голгот не стал его прогонять.
— Ну так что, Гого, молодца?! Папаша твой не из первых рук! Свои старые кости греть не будет! Ваш поединок не обошелся одним пожатием руки! Не будет больше твой патриарх свою железную хватку демонстрировать, а?!
Я, наверное, был единственным, кто на этой игре слов выразил что-то вроде улыбки. Остальные покинули площадь, за исключением Эрга, верного Фироста и Ороси, которая без лишних дискуссий стала перематывать руку Голгота бинтом с камфорой. Не знаю, испытывал ли я жалость к отцу Голгота. Думаю, я, как и все, был совершенно ошарашен, не в состоянии понять, как можно сделать
π
223