ную? Куда более того. Он стал зачитывать ее, стоя плечом к плечу с Мацукадзе. Затем свернул свиток. Несмотря на кутерьму, разведенную детворой, праздник едва теплился. Буфет, разноцветные воздушные змеи, броски винтов, метровая арфа — все при этом было на месте. Это могло бы стать невообразимым примирением через тридцатилетнюю пропасть. Соединением двух наконец сплоченных Орд. Единением. Прощением. Взаимным. Все это еще могло произойти. Если бы мы забыли о наших Трассерах. Тогда бы все было иначе. Мой отец объявил, что праздник перемещается на поляну, и все последовали за ним. Пройдя по укрытой листвой галерее, мы очутились в так называемой «Лесной Опере». Это был концертный зал под открытым небом. Сценой служила прерия. А ясени, окружившие ее подковой, возвышались на пятнадцать метров в высоту. К стволам привинтили красные сиденья. Подняться на них можно было по винтовым лестницам, обвивавшим деревья. Всего было с сотню мест. С ветвей свисали прозрачные шарики с обдуваемыми угольками внутри. Светлячки. Отец вышел на середину поляны, в темноте его не было видно. Холодный ветер шуршал листвой. Отец дождался полной тишины и заговорил в специальный конус, голос его громко раскатился по всей округе:

— Из двадцати ордийцев, отправившихся на Норску тридцать лет назад, тринадцать не вернулись. Для вас здесь это просто цифра, пропорция, процентное соотношение. Порою просто имена, знакомые по книгам. Для меня, для нас, для тех, кто выжил, без стыда, они были частью нас самих. Не братьями, нет. Не дочерьми, не сыновьями: вы в то время ничего конкретного для нас не представляли, ты в моем сердце больше ничем особым не был, Пьетро, теперь я могу это признать, — воспоминание о мальчугане, изрядно потрепанное временем, даже близко

222

не напоминало то, кем были для меня они. Моя семья, моя плоть, — Алк Сербель, Карпик, Подберски. Когда я вошел в Лофенскую излучину, то прекрасно понимал, зачем я здесь: я шел к Верхнему Пределу. Мы все этого хотели. Но три недели спустя я больше ничего не понимал и не хотел. Во мне не осталось ничего, ни единого чувства, белая душа. Наша Орда была мертва. По факту она еще существовала, в ней еще оставалось семь ордийцев, она могла продолжать контр. Но она была мертва.

< > Стоял запах влажной прерии, угля и холодного воздуха, спустившегося с вершин. Я поглубже устроилась в кресле, закутавшись по самый подбородок в шерстяной плед. Степп был на два сидения выше на том же стволе, не сказать, что успокоившийся.

— Итак, сегодня вы мирно восседаете в креслах нашего амфитеатра, вам меня не видно, но слышите вы меня хорошо. Вы 34-я Орда. И вы считаете себя лучшими из-за вашей скорости, ваших трех лет форы по отношению к нам. Потому что вы идете прямой трассой, потому что вы молоды, еще достаточно молоды. Но вот что я скажу вам на этот счет. Ваш переход через Вой-Врата, стоя, Паком, цепным блоком, — единственный в анналах контра. Ваша переправа через Лапсан — почти легенда. Вы пережили пять ярветров, если не ошибаюсь. Нам повезло наблюдать за вами изнутри целых четыре месяца, укрываясь за вашими спинами, оценить ваши опорные, испытать ваши спайки, вашу компактность в дельте, в капле, диаманте, конусе. И что, скажете вы? Да то, что вы действительно заслуживаете вашу неслыханную репутацию. Вы себе не представляете, сколько ожиданий на вас возлагается по всей линии Контра. И не только среди обычных подветренников. Мы получаем регулярные отчеты по ветрякам оси Беллини.