— А вот мне пришлось. Ради другого друга. Нет, я понимаю, я поступил правильно, я должен был их остановить, но почему, если все правильно мне так больно, черт подери!

— Правильно — не всегда просто и хорошо. Ты ведь не первый век на свете живешь!

— Ты тоже. Только от ошибок не спасают ни двести лет, ни пять тысяч.

— Думаешь, Митос тоже ошибается и страдает от своих ошибок? Не знаю… Мне кажется, будь все так, он бы столько не прожил, — Байрон вдруг рассмеялся. — А ты бы хотел прожить пять тысяч лет? Я — нет. Это же кошмар!

— Почему ты так думаешь?

— Потому что перестаешь жить, когда так долго живешь, мне кажется. Живешь, но ты уже не человек — ты легенда. Ты не можешь ничего и никого любить, потому что знаешь, что все исчезнет.

Теперь рассмеялся уже Док:

— А может, как раз зная это, начинаешь любить все, что тебе дорого сильнее? Гораздо сильнее…

— Так ты не ответил? Ты хотел бы этого?

Бен поверну голову и пристально всмотрелся в лицо Байрона:

— Ответь сначала ты мне на один вопрос: ты смог бы убить меня?

— Ты это к чему, Док? Не шути так! Я ведь псих, помнишь? У меня и истерика может начаться!

— Отвечай! — откуда-то в его голосе появились непривычные, властные ноты.

— Нет. После последних событий — точно нет! Я боюсь быть один, Док. А ты — единственный кто у меня есть…

— Даже после того, как я забыл о тебе на много лет?

— В любом случае. Чтобы не случилось.

Его друг засмеялся, но в этом смехе было больше горечи, чем веселья.

— Прости, просто я хотел услышать эти слова от другого человека. А слышу лишь обвинения.

— Дружба умирает дольше, чем что-либо еще…

— Я врач. Я должен бороться со смертью.