Надо же, Даня. Кобот покачал головой: в следующем году ему исполняется пятьдесят лет, он доктор наук, уважаемый человек, даже и без этого проклятого медицинского центра, и вот тебе — Даня! Давай спускайся… Все чаще в последнее время Кобот начинал жалеть, что в свое время проявил чудеса хирургического искусства и в полевом госпитале, при свете переносной лампы, совершил настоящее чудо, вытащив из поджарого тела молодого бандита шесть пуль, да еще и сохранив ему правую ногу, которую любой другой, менее опытный врач просто отрезал бы к чертовой матери во избежание лишних проблем. Зато теперь, похоже, Абдулла считает, что облагодетельствовал своего спасителя, посадив его в кресло управляющего медицинским центром, как будто до этого Кобот побирался на помойке, а не руководил Бюро судебно-медицинской экспертизы, не читал лекции в медицинской академии и не был совладельцем собственного похоронного агентства. Конечно, сейчас он получал каждый месяц столько денег, сколько раньше не заработал бы и за год, но с каждым днем Коботу казалось, что он платит за эти деньги несоразмерно большую цену. И сегодня это чувство было особенно острым.

Даже если бы не было этой чудовищной ситуации с Алиной, так вероломно обманувшей его доверие и сделавшей его виноватым в том, что едва не привело к катастрофе, сегодняшний день и без того не предвещал ничего хорошего. Абдулла предупредил заранее, что привезет очередную партию материала для исследований, а значит, придется снова отвечать на вопросы о результатах, которых не было и, как все больше убеждался Кобот, быть не могло. Когда два месяца назад Абдулла предложил ему найти способ самим изготавливать эликсир, Кобот подумал, что сможет справиться с этой задачей. У него были исходные образцы, было четкое понимание того, из чего делают эту жидкость, и он взялся за дело с твердой уверенностью в успехе. Но чем дальше, тем больше эта уверенность его покидала. Все больше он напоминал самому себе Виктора Франкенштейна, пытающегося создать живого человека из неживой плоти, но только, в отличие от Франкенштейна, у Кобота так и не получилось найти тот чудодейственный электрический разряд, который бы превратил мертвую смесь крови, человеческих тканей и вина в живую воду ассиратума. Еще из курса философии, который им читали в медицинской академии среди прочих общеобразовательных предметов, Кобот помнил, что целое больше суммы своих частей. Человек — это не только ноги, руки, голова и набор внутренних органов. Это еще и то неуловимое, непознанное, что оживляет материю, рождает мысли, чувства, сознание, личность. Точно так же было и с эликсиром: его химический состав Кобот выучил наизусть, ингредиенты были ему известны, и он комбинировал их в самых разных пропорциях и очередности, но очевидно, что в этом напитке было еще что-то, не поддающееся анализу, не определяемое никаким оборудованием и приборами, то, что дает ему живительную силу, которой начисто была лишена малоприятная жидкость, получаемая Коботом в ходе бесконечных экспериментов. Объяснить это он был не в силах даже самому себе, и уж конечно бессмысленно было даже пытаться донести это до сознания Абдуллы, и Кобот раз за разом спускался в подвал, как будто выполняя тяжкую повинность, и камень, давивший на его плечи, становился все тяжелее — тот камень, который он, подобно персонажу греческого мифа, безнадежно пытался закатить на недосягаемую вершину. А еще он чувствовал, что больше не в силах смотреть в глаза материалу, который привозил Абдулла. Потому что все чаще и чаще в последнее время он видел эти глаза во сне.