Гронский лежал на диване, обнаженный по пояс, вытянувшись на белой смятой простыне и молча глядя в потолок. Алина вздохнула, еще раз окинув взглядом его худое жилистое тело. На груди, в том месте, куда пришелся сокрушительный удар Вервольфа, расплылся огромный багрово-синий кровоподтек. Еще один красовался на правой стороне лица («удивительно, что лицевые кости не сломаны», — прокомментировала Алина); через живот тянулась широкая ссадина от удара сапогом. Рану в левом плече Алина зашила, осторожно орудуя иглой и периодически с опаской посматривая на Гронского — тот спокойно перенес эту процедуру, только раз слегка поморщившись, — а потом наложила повязку. Порез на голове был признан неопасным, и Алина ограничилась тем, что просто продезинфицировала его и остановила небольшое кровотечение.

С того момента, как Алина увидела Гронского, лежащего среди осколков стекла по соседству с обезглавленным трупом огромного черного волка, прошло уже часа три. Тогда, в первое страшное мгновение, Алина подумала, что Гронский мертв. Яркие лучи фонарей хаотично метались по стенам, сплетались в световую паутину, сияющей сетью накрывая неподвижное тело человека на полу; вокруг сновали темные силуэты, слышались голоса, хрустело битое стекло под ногами. Она бросилась к нему сквозь мельтешащий хаос света и тени, упала на колени и прикоснулась пальцами к шее, с невероятным облегчением почувствовав ровное биение пульса под теплой кожей. Он застонал и, кажется, хотел что-то сказать, но Алина распахнула на нем изрезанную куртку, чтобы осмотреть возможные раны, прикоснулась к груди, и он снова потерял сознание — от боли в сломанных ребрах, как теперь понимала она. Кардинал что-то озабоченно говорил своим людям, кажется, давал какие-то распоряжения, лучи фонарей начинали мелькать быстрее, тени вокруг появлялись и исчезали, и Алина слышала краем уха обрывки фраз:

— …трое на крыше, без признаков жизни…

— …только животное, никого больше не удалось найти…

— …брошенный арбалет…

Минут через пять Гронский снова пришел в себя. Алина помогла ему сесть, постоянно спрашивая, как он себя чувствует, но Гронский лишь мотал головой, морщась от боли. К ним подошел Кардинал. К величайшему возмущению Алины, ее попросили отойти ненадолго в сторону, и некоторое время Кардинал и Гронский о чем-то негромко разговаривали, пока недовольная Алина наблюдала, как бойцы в черной униформе быстро заворачивают в широкую темную ткань обезглавленное тело волка.

Выстрелы снаружи слышались все реже, и к тому времени, как они вместе с Кардиналом спустились по узкой длинной лестнице и вышли из двери заводского корпуса, все стихло окончательно. На ярко освещенной автомобильными фарами площади царила неторопливая деловитая суета. К трем длинным машинам Кардинала присоединились четыре небольших фургона; боковая дверь одного из них была отодвинута, и люди в черном помогали забраться туда нескольким своим раненым товарищам. В тусклом свете лампочки внутри Алина рассмотрела болтающиеся провода и трубки капельниц. Еще двоих, неподвижно вытянувшихся на небольших мобильных носилках, грузили через раскрытые задние дверцы другого автомобиля. Среди тех, кто прибыл на завод вместе с Абдуллой, раненых не было. Несколько темных безликих силуэтов, словно мрачные жнецы, бродили по полю боя, время от времени останавливаясь и делая одиночные выстрелы.