Силовьев достал из внутреннего кармана блокнот и, послюнив палец, принялся листать аккуратным бисерным почерком исписанные страницы. Охранные руны, которые Аристов использовал вместо дополнительных дверных щеколд и засовов, майор скопировал к себе в блокнот еще на Лубянке. Слегка унизительно, но при этом весьма удобно, когда твой начальник считает тебя необучаемым дураком и теряет бдительность. И раз за разом использует одну и ту же элементарную комбинацию рун.

Альгиз – руна жизни, похожая на чахлое дерево. Между прочим, нацистский символ. Турисаз – похожая на топор руна воина. Если она начертана вертикально – это не просто защита, но еще и угроза. Иса – лед. Прямая черта. Руна замораживания и сковывания. И опять Альгиз, только на этот раз перевернутый: руна смерти. Все четыре вписаны в углы треугольников, образованных перекрестьем иероглифа «ван» – хозяин.

Сосредоточенно сопя, Силовьев погрузился в изучение отпирающей рунической формулы. Он использовал ее не раз, но никак не мог нормально запомнить, научиться воспроизводить самостоятельно, без блокнота. Нужно было сначала начертать иероглиф «чэнь» – слуга, раб, – соблюдая при этом порядок написания черточек. Если просто скопировать – один в один, но в другой последовательности, – не работает. Он уже пробовал.

Полковник как-то сказал, что от магических рун произошли современные европейские буквы. Поэтому наши слова таят в себе великую силу – несравнимую, впрочем, с той, что содержится в доживших до наших дней древних знаках, составляющих письменность азиатов.

Майор достал из-за пазухи коробочку с огрызками угольков и разноцветных мелков. Начертил на двери, сверяясь со шпаргалкой, иероглиф «чэнь», якобы символизирующий униженно склоненное лицо слуги, а на самом деле если на что и похожий, то на полуразрушенную кирпичную кладку. В центры трех уцелевших «кирпичиков» вписал нужные руны: Эваз – движение вниз и вверх, преодоление мертвой точки; Тейваз – стрела, преодолевающая преграды; Хагалаз – разрушение и небесная кара.

Когда дверь открылась, он стер рукавом свой отпирающий рунический знак, присел на корточки, осторожно подтер мизинцем хвостик одной из рун в змеившейся вдоль порога белой цепочке – вечно он об нее спотыкался – и шагнул внутрь.

В номере Аристова, как и всегда, царил идеальный порядок. Не порядок даже – а подчеркнутое отсутствие. Как будто Аристова здесь вовсе никогда не было. Каждый раз, выходя из гостиницы, полковник забирал все свои вещи – их таскал в чемодане Пика. У Аристова это называлось «сматывать за собой лески». Любая личная вещь – крючок, на который опытный менталист сможет тебя подцепить, как глупого окуня.