– Ты боишься? – спрашивает Старшая Мать.

зверь боится

у самурая нет страха

самурай живет, как будто он уже умер

Она вводит ему вакцину за миг до того, как молоко превращается в новую кровь, и глаза его застывают, словно вдруг наполнившись янтарной, вязкой смолой. И он больше не может вдохнуть, но, пока его сердце бьется, он лижет Старшей Матери руку. А потом умирает. Зверь умирает.

А самурай остается.

И он втягивает в легкие воздух, как будто вынырнул со дна ледяного Лисьего озера, и глаза его снова живые и карие.

– Твоя вакцина работает, самурай.

Глава 26

Глава 26

Невидимый колокол монотонно и убаюкивающе гудит на ветру – как будто заботливо отбивает ритм колыбельной для девочки и ее матери, которые стоят, обнявшись, на мине.

Я смотрю на девочку. К запястью Насти привязана веревка, другой ее конец – в левой руке у майора Бойко.

Я смотрю на Бойко. В правой руке его пистолет. У ног – раскрытый чемодан. Он смотрит на грязное золото и скалится, как собака, откопавшая сладкую падаль и охраняющая ее от посягательств других членов стаи.

Я смотрю на Лизу. Она голая. Смятое платье валяется на земле, как сброшенный кокон. Босой ногой она мягко прижимает к темно-зеленой мине дрожащие детские стопы – чтобы Настя нечаянно не отпустила вжатый взрыватель.

– Ты не подумай, Кронин. Я ж не ты, меня ведьмы не возбуждают, – он наконец отрывается от своей добычи и переводит на меня и взгляд, и дуло ТТ. – Она разделась, чтоб я видел, что она безоружна. И ты давай, отсегни кобуру. Брось сюда. Теперь вторую пушку, я ж тебя знаю. Гимнастерку задери. Вертанись! И чтоб без глупостей. Мина разгрузочного действия. Если дерну за веревочку…

– Знаю.

– Если дерну за веревочку – сдохнут обе. Теперь руки за голову.