Она помотала головой отрицательно, и черные пряди налипли на влажный лоб.

– Это когда пилот видит, что количество горючего приближается к такому значению, при котором вернуть самолет в точку вылета будет уже невозможно. Ты меня понимаешь?

Она кивнула.

– Сейчас – моя точка невозврата. Либо я тебя отпущу. Потому что я не обижаю детей. Либо ты встанешь на эту мину. Потому что это мой единственный способ вернуть то, что у меня забрал… дядя Шутов.

– А если он не отдаст? Вы тогда меня убьете, да?

– А я всегда стараюсь верить в людей. Он отдаст – и ты сразу же пойдешь к маме.

– Помоги-спаси, о Небесная Ху-Сянь, – зашептала Настя. – Ты вознеслась и смотришь сверху на нас, на стадо живых…

– Заткнись! – он с яростью дернул девчонку за руку по направлению к мине. – Нет никаких богов! Ни китайских, ни русских, ни Ху-Сянь, ни Христа! Мы здесь одни, понимаешь, ты, идиотка?!

Она зажмурилась и сказала так тихо, что колокол заглушил ее голос:

– Есть боги.

– Значит, им все равно. Они даже не смотрят.

Она стояла с закрытыми глазами и шевелила губами: молилась. И почему-то – он и сам не мог понять почему – это привело его в ярость. Возможно, дело было в том, что на нее кто-то смотрел сейчас с неба, а на него – нет.

– Открой глаза, – скомандовал он. – Я кому сказал?!

Он резко встряхнул ее, и она подчинилась, но смотрела не на майора, а в землю. По пыльным щекам ее текли слезы, прочерчивая чистые, сияющие бороздки.

Он взял ее рукой за подбородок:

– А ну на меня смотреть!

Она подняла на него глаза. Они были рыжие, нечеловеческие, звериные.

Он резко отдернул руку – как от ядовитой змеи – и почувствовал, как вслед за испугом и отвращением пришло облегчение.

– А ты у нас, значит, и правда ведьма, – он ткнул ее в спину пистолетным стволом. – Давай, вставай. Ребенка я бы пожалел. А к сказочным тварям теплых чувств не питаю.

Он холодно наблюдал, как тварь встает, куда ей приказано, и сердце его билось ровно. Он не такой. Он бы, конечно, отпустил больного ребенка. А тварь не жалко.