– На этот раз мастер успеет, – ее зрачки были такими большими, что глаза казались черными-черными; такими же черными, какими были тогда, столетья назад.

– Ты так уверена в этом, любовь моя?

– Да. На этот раз умрешь ты.

Спустя секунду, будто в подтверждение ее слов, послышались шаги – кто-то действительно вошел в дом. Он облизнул острие ножа и застыл, принюхиваясь и часто дыша; барон фон Юнгер замер в немом восторге – но нет, это был не Мастер.

Это был Пашка – нелепый, влюбленный в медсестру рядовой. Аглая взглянула на него – и зрачки ее резко уменьшились, сжались в точки:

– Паша… Пашечка…

Лама раздраженно поморщился. Этот придурок совсем некстати. Еще и спугнул Сифэн.

– Ты снова лезешь не в свое дело, придурок? – Лама шагнул рядовому наперерез, держа в руке нож.

– Он сумасшедший, Пашка! – заверещала Аглая. – Они сумасшедшие! Они убьют тебя, беги, Пашечка!

Придурок остановился посреди комнаты, взглянул на Ламу, бесстрашно и безразлично, и произнес усталым и чужим голосом:

– Ты так ничему и не научился, мой жестокий ученик.

Шторы в комнате были задернуты, и незабудковые глаза рядового при таком освещении казались темными и усталыми, как у древнего старика. От изумления, от резкого, как боль, понимания Лама опустился на четвереньки. Отнял руки от пола, сопротивляясь панической, инстинктивной потребности перехода, – и оказался, сам того не желая, перед учителем на коленях.

– Мастер Чжао?..

– Ты можешь встать, Лама.

– Назови себя!

– Зачем? Ты уже назвал.

– Рядовой Овчаренко… Хитро! – восхитился Юнгер. – Легче спрятаться прямо на виду, не так ли, почтенный мастер?

– Предлагаю опустить церемонии и перейти сразу к делу, – ответил ему учитель с презрением. – Освободите ее – и берите то, что вам нужно.