– Сразу к делу – это я уважаю. – Юнгер, суетясь, распахнул чемоданчик, оставленный Новаком, и в голосе барона Лама явственно различил дрожащие нотки подобострастия. – Нам тут доктор оставил все необходимое для нашего дела… Лама, нужно связать почтенного мастера… Вы позволите, мастер?..

– Я позволяю.

Лама связал учителя по рукам и ногам, намотав веревки потуже, чтобы они врезались глубоко в кожу.

– Ты по-прежнему любишь причинять боль, – сказал мастер спокойно. – Я надеялся избавить тебя от твоих склонностей, бывший мой ученик. Мне это не удалось.

– Ты, сдается мне, вообще неудачник. Не поэтому ли на сей раз ты выбрал такое никчемное обличье, бывший учитель?

Юнгер вынул из медицинского чемоданчика толстую иглу с подсоединенной гибкой трубкой и грушей, затем жгут и объемистую бутыль. Перетянул учителю руку жгутом выше локтя. На лице его было выражение торжества и восторга.

– Для чего это? – спросил Лама.

Юнгер вздернул бровь удивленно:

– Ты не знаешь?! – Он перевел взгляд на учителя: – Мастер Чжао не доверил ученику свою тайну?

Мастер пожал плечами:

– Он был недостоин.

Юнгер расхохотался.

– Кровь! – сказал он сквозь смех. – На крови стоит мир! Начинается с крови – и возвращается к ней. Кровь даоса – это и есть чан-шэн-яо. Эликсир бессмертия! Красная киноварь! Я прочел это в одном древнем китайском манускрипте. Как печально, Лама, что ты не любишь читать…

Ловко, хоть и трясущимися пальцами, Юнгер ввел иглу учителю в вену. Надавил на грушу. Не произошло ничего.

– Почему кровь не льется? – удивился барон.

– Потому что я дам вам то, что вам нужно, только когда вы освободите ее, – он кивнул на Аглаю. – До тех пор кровь будет слишком густой.

– Освободи ее! – скомандовал Юнгер.

Лама прильнул к дрожавшей, тонко поскуливавшей Аглае, обнюхал ее шею и волосы, заглянул в распахнутые от страха глаза, в глубине которых, он знал, затаилась душа Сифэн, коснулся лезвием веревки, затем убрал нож. И сказал:

– Нет.

– Что значит «нет»?! – с таким чудовищным акцентом спросил барон, что Лама понял: господин в ярости. Это хорошо. Когда он слишком зол или возбужден, он не может правильно говорить, а без правильных слов он не может пользоваться гипнозом.