Он приволок такое количество всякой дряни, которое у нас на корабле и складывать-то некуда! Спальный отсек теперь почти до отказа набит чем-то вроде вещмешков. Материя, из которой они сделаны, напоминает брезент различных грязноватых оттенков. Когда визуальная эстетика неважна, вы просто довольствуетесь цветами, которые получаются в результате производственного процесса. Я даже не знаю, что внутри мешков. Рокки не объясняет. Каждый раз, когда я надеюсь, что мы закончили, он приносит еще и еще.

Хоть я и говорю «он приносит», на самом деле таскаю, конечно же, я. Пока я корячусь, Рокки отдыхает в своем шаре, прилепленном к стене на магнитах. Это мне чертовски напоминает переезд Линды.

– Слушай, у тебя так много вещей! – наконец, не выдерживаю я.

– Да-да, – соглашается Рокки. – Они мне нужны.

– Так много вещей!

– Да-да. Понимаю. Вещи в туннеле, и все.

– Ладно, – ворчу я.

Плыву в туннель, хватаю последнюю партию мешков. С трудом протаскиваю через командный отсек и лабораторию и, наконец, возвращаюсь в спальню. Еле нахожу, куда их приткнуть. Свободного места почти нет. Фоном мелькает мысль: сколько же массы прибавилось на «Аве Марии»?

Чудом умудряюсь не занимать вещами пятачок перед моей койкой и место на полу, которое Рокки облюбовал себе для сна. Остальное пространство забито горами тюков, примотанных клейкой лентой друг к другу, к стенам, к койкам и ко всему, чему только можно.

– Мы закончили? – решаю удостовериться я, пока мы наверху, возле шлюзовой камеры.

– Да. Теперь отсоединяй туннель.

– Ты сделал туннель, ты и отсоединяй, – со стоном говорю я.

– Как я отсоединяю туннель, вопрос? Я внутри шара.

– Ну, хорошо! И как мне это сделать? Я не умею обращаться с ксенонитом.

– Поверни туннель. – Рокки делает вращательное движение двумя руками.