– Здесь можно только идти. Прикосновение убив ае т.

– Он прав, – нервно сказал Биссонет. – Взгляните на вашего предшественника…

У дальней стены из-за контрфорса торчали обугленные кости ног в истлевших лохмотьях не то кожи, не то одежды. Кратов поспешно утолкал руки от греха поглубже в карманы брюк.

– В ближайшие сутки вашей краюхе хлеба ничто не угрожает, – пробурчал Биссонет, зябко поводя плечами.

«Там все иначе…»

Они все дальше углублялись в подземный храм. Пол под ногами то делался выгнутым, будто спина рассерженной кошки, то обращался в крутой желоб. Стены все чаще напоминали гигантские панели, собранные из бесчисленных элементов вполне определенного, но совершенно непонятного назначения. Никакие, должно быть, это были не стены, а колоссальные приборные доски. В идеальной сохранности, готовые к немедленному употреблению при первой же надобности. Предназначенные для управления неким совсем уже невообразимым по масштабу своему механизмом. Например, планетой Уэркаф. Казалось – тот, кто хозяйничал в этом планетарном машинном зале, только отлучился на минутку по своим делам. Вот-вот вернется и пометет незваных посетителей поганой метлой, дабы не путались под ногами. Точнее, между пальцев ног. Или что там у него было для передвижения.

Если он, конечно, вообще куда-то отлучался.

Кратов готов был поклясться, что впереди, в густом сумраке анфилады, ему нет-нет да мерещилось не ясное движение. Но его чутье на опасность молчало. Да и Аафемт не проявлял ни малейшего беспокойства.

– Тьмеон, есть ли здесь кто-то помимо нас?

– Есть, и во множестве… Пусть Знающий запоминает дорогу, если хочет вернуться к дневному свету.

– Разве Тьмеон оставит нас?

– Никто не знает своего удела.

– О чем вы там шепчетесь? – спросил Биссонет ревниво.

– Так, пустяки.

– Это для вас пустяки, а для ксеноэтологии – бесценные факты!

Тьмеон резко остановился и предупреждающе вскинул руку с распяленными пальцами:

– Пусть Чужие окаменеют, пока я не позволю иного.

– Что случилось? – быстро спросил Кратов, придерживая Биссонета за рукав.

– Пусть Чужие молчат, пока я не позволю иного.

– Я бы желал… – возмутился ксенолог, предпринимая отчаянные попытки освободиться.