Мейбридж задавался вопросом, почему перестал писать Галл. Последние четыре письма остались без взаимности; даже отправленный набор снимков как будто не заслужил удостоиться ответа. Доктор наверняка занят, но много ли времени отнимет такое простое соблюдение приличий?

* * *

Эссенвальд изменился; Измаил почувствовал это в тот же миг, как вступил на его окраины. Из своей надежности город прорастил нетерпение, стал неистовым и непредсказуемым в динамо-машине своей промышленности. Все это носилось в воздухе – аромат растерянности.

Проходя по улицам, Измаил прятал лицо от толпы. Пока он не привык показывать себя открыто. Его лицо все еще ловило взгляды, широко раскрывало глаза, но больше – не в ужасе и отвращении. Теперь их реакция коренилась в чем-то другом – порыве, которого он не понимал до конца, хотя узнавал как минимум три компонента: удивление, любопытство и жалость. Из тех немногих, кто его видел, до сих пор никто не сбежал и не вскрикнул от шока; они либо искали более глубокого понимания, либо просто отворачивались. Это была трансформация чудесной важности, и она питала возбуждение, что клокотало и билось в нем.

В пять дней, за которые он добрался до окраин, Измаил истратил почти все деньги и провизию, что предоставил по уходу Знахарь. Он задумался о своих способностях выживать в таком дорогом мире. Ранее он был утеплен от подобных реалий; теперь механики бытия показали себя во всей красе, и он находил их обескураживающими и довольно грубыми.

Инстинкт вел к дому номер четыре по Кюлер-Бруннен; по крайней мере там он найдет дружественное лицо. Его пригласят и накормят, пусть даже всего лишь тот хмурый старик, Муттер. Наконец задумав план, он мерил шагами сплетение улиц с целеустремленностью и возбуждением.

* * *

Легкая паника начала охватывать жизнь в Эссенвальде. Утвердившийся пульс великого деревянного сердца города встрепенулся и замедлился, поставки леса снизились, а спрос закупоривал артерии разбухшей потребностью. С тех пор как исчезли лимбоя, из чащи тек только ручеек стволов. Редкая рабочая сила на лесоповале была дорогостоящей, а ее производительность – торопливой и спорадической. Никто не хотел работать в Ворре изо дня в день, и никакие деньги не возместили бы разрушительный эффект от длительного пребывания в нем. Сперва новые артели состояли из добровольцев, набранных из индустрий, кормившихся лесом. Эта система быстро рухнула, только чтобы заместиться трудом зарубежным, который приманивали слухами о щедром окладе. Но и чужаки в один момент раскрыли секрет города и добавили собственные слои мифов к задумчивым деревьям.