По дороге домой сквозь медленный снег Мейбридж задумался, что, возможно, запертую комнату лучше оставить как есть – чтобы никто, кроме больного доктора, не знал о его участии. Если машиной пользуются для какой-то непотребной цели, то это не имеет к нему никакого отношения. Он неповинен в любых ее эффектах. Да, лучше на том и оставить. Он все обсудит с Галлом, когда тот оправится.

Верный инстинкт не терял хватки на холоде и говорил, что, опять же, ему осталось всего несколько дней в этом городе преступлений и интриг. Мейбридж заляжет и позволит снегу укрыть все вопросы, пока снова не взойдет на борт. Там, между мирами, он и решит, стоит ли зайти дальше или бросить латунный ключ, как пулю, в беззвездную бурлящую воду.

* * *

В ночь своего возвращения от воссоединения с Гертрудой они занялись странной любовью. Измаил вступил в Сирену, чтобы самоутвердиться, тогда как Сирена искала успокоительный бальзам на свою душу: никто не добился своего. Гибридный резонанс, последовавший за ними в сон, еще много дней тревожил дом. И это только к счастью, что лук уже пропал; Сирена отравилась бы в напущенной ими атмосфере.

Измаил не заметил, что Цунгали и лука нет. Так погрузился он в поиски своего места в этой новой жизни, что временно позабыл о старой; не мог думать ни о чем, кроме Сирены. Ему хотелось, чтобы она увидела его истину – не то, что он безобразный или редкий, но, напротив, его растущую нормальность и заурядность. Он голодал по собственному отражению в глубине любви, которую она столь щедро расточала. Он постоянно следил за ней, когда думал, что она не замечает, чтобы разглядеть трещинки или изъяны в совершенстве ее поверхности. Он хотел доказать свое существование через ее; все остальное раньше оставалось пусто, а попытки других людей, встречавшихся на пути, неизменно проваливались; даже тщания Небсуила теперь казались напрасными. Его место в мире всегда было скользким, необоснованным, без единого намека на цель – полым, как бездонный колодец.

Сирена навещала Гертруду раз в неделю. Она старалась делать это в одиночку; так казалось проще и можно было сконцентрироваться на подруге без помех. Она находила облегчение вдали от дома, получая передышку от постоянного внимания Измаила. Его вины в том нет, понимала она; просто он хотел близости, но она годами жила одна и большую часть времени проводила там, куда не могли по-настоящему войти другие. Разница между сейчас и тогда была как между звуком и видом ласточек. В переездах по городу ради посещения Гертруды Сирена пыталась вернуться к тем временам, и воображение и чувства радостно скользили вперед нее. Иногда предупреждали о препятствиях, но чаще задорно и нетерпеливо тянули за собой.