– Да, потому что это дикая магия. Сплошь инстинкты и чувства…

– Не совсем. Это магия Пустоты, – прошептал Диего серьезно, впитывая преддверие сумерек. В них его глаза походили на топазы. – У ковена Санта Муэрте – ковена Микаэлла – была своя версия легенды об Эхоидун. Это вовсе не имя той женщины, что стала первой Верховной и царицей… Эхоидун – это «пустота» в переводе с шумерского. Ты когда-нибудь задумывалась, как вообще появилась магия? – спросил Диего, взглянув на свои руки, отчего и я посмотрела на свои. – Микаэлл считал, что Эхоидун – не человек, а душа, что реинкарнирует, когда нужна миру больше всего. Первая реинкарнация подарила человечеству магию, породив ведьм, вторая – восемь даров… А может, их было гораздо больше! Важно лишь то, что сделает новая Эхоидун, но мы узнаем это, только если не убьем Морган раньше времени. Ей надо повзрослеть. Кто в пятнадцать лет рвется в войну против безумной Верховной ведьмы?!

Я понимающе замолчала, борясь с любопытством, что разжег Диего, и непрошеным чувством вины. Он был прав: то, что Шайя и Ворожея взвалили на Морган этот величавый титул, не означало, что она готова к нему. У меня ушли годы, чтобы смириться со своим верховенством и принять ответственность за ковен, – сколько же времени потребуется девочке-подростку, чтобы принять ответственность за весь мир?

– Хорошо. Я поняла тебя. Морган не пострадает. Даю слово.

Диего кивнул, не скрывая облегчения, и остался сидеть на крыльце, пересчитывая рукояти клинков, затерявшихся в желтой траве, – проверял, все ли готово. Я закрыла дверь и, собравшись с мыслями, двинулась на звук жизни, кипящий на кухне вместе с бульоном на плите.

– Ты голодна? – спросил Исаак, обернувшись. В белой накрахмаленной рубашке, с лиловыми синяками под глазами и изжеванными губами, он прикладывал все усилия, чтобы не выглядеть так, будто хочет упасть в обморок. Однако притворщик из него был прескверный. – Я тут суп сварил… Джулиан попросил приготовить ужин.

– Джулиан? Попросил? – переспросила я и вдруг вспомнила те чары, что даже Тюльпану превращали в кроткую безропотную овечку. На Исаака, смертного и ослабленного, они действовали с удвоенной силой. Черный глаз, начерченный углем раскрытой ладони, еще был свеж в памяти – любимое заклинание Джулиана. С его помощью он положил всех людей в баре под Новым Орлеаном, а теперь руководил моим ковеном, как театром марионеток.

Челюсть у меня свело от злости и грустного взгляда Исаака, с которым тот отвернулся в плите. Отставив суп, он взялся за приготовление жаркого.