Где-то в оранжерее залаял Бакс. Вдавив кончик пальца в ржавый гвоздь, торчащий из оконной рамы, я провела им вдоль плинтусов и оставила несколько влажных отметин вдоль перил, пока спускалась на улицу. Рьяный ветер забрался под подол платья, и я поежилась. Впрочем, это было именно то, что нужно, – мороз отрезвлял, как пощечина, и держал на грани, не позволяя сорваться в пропасть. Из-за скопления туч было просто слиться с мертвым слякотным пейзажем. Каждый метр я с опаской озиралась на особняк, но единственным свидетелем моей самонадеянности был Баби, кружащий над головой Диего. Последний ссутулился у кромки леса над одним из ножей, так увлеченный своей некромантией, что не заметил меня, проскользнувшую мимо к берегу озера.
Вода была удивительно спокойной для обители той, что знала все и обо всем. Но божественную натуру Нимуэ никогда не заботили насущные дела: то, что она могла сделать для Шамплейн, она уже делала.
Пирс скрипнул под моим весом. Балансируя на гнилых досках, я присела на самом его краю. В отражении глади на меня смотрели серые глаза, сливающиеся с небом. Волосы отросли до плеч, а лицо выглядело удивительно румяным для той, что провела в башне без еды и солнца почти месяц. Звякнула цепочка ожерелья. Разжав пальцы, я с щемящей нежностью наблюдала за тем, как тонут Вестники даров в прозрачной воде, возвращаясь домой.
– Сбереги их, – шепнула я, надеясь, что Нимуэ услышит.
Когда я возвратилась к холму, небо уже залилось апельсиновым пуншем. Диего по-прежнему суетился, отмахиваясь от любой помощи, и даже Баби не трогал его, тревожно поглядывая на хозяина единственным целым глазом. Но я была куда настырнее совы, а потому, обогнув крыльцо, осторожно подошла к Диего, но остановилась на безопасном расстоянии. Его клинки, то и дело взмывая в воздух, грозились случайно прилететь мне в лицо.
– Диего… Может, стоит сделать перерыв?
Он не ответил. Закрыл глаза и прошептал заклятие над кинжалом-крисом, почти приставив его к губам, будто благословляя своим поцелуем. Лезвие извивалось, напоминая змеиную пляску, и потускнело в соке волчьей ягоды, которую Диего растер в пальцах. Я присмотрелась: вытатуированные руны на мускулистых руках выглядели иначе – теперь то были боевые глифы царя Давида, точно такие же, как на рукоятях каждого ножа.
Диего вдруг вскинул нож и распорол им свое плечо. И без того засаленную футболку пропитала струйка светлой, как клубничный нектар, крови. Даже не поморщившись, Диего подставил под нее кинжал и, когда сок от волчих ягод смешался с ней, остервенело ввинтил лезвие в почву. Та загудела и размякла, задобренная подношением.