Рут однажды призналась мне, что разучилась плакать. Но сейчас она рыдает в три ручья. Тяжелые слезы дождем катятся из ее глаз. Если бы я не знала ее достаточно хорошо, я приняла бы ее за потерявшегося ребенка. Но ни один ребенок на свете не может сочинить такую жуткую историю. И эти руки, что лежат сцепленные на арестантской форме, – это тоже далеко не нежные детские ручки. И разве крокодилы не плачут, чтобы подманить добычу?

Помолвка папы и обвинение сэра Томаса в его адрес сделали свое дело – я стала очень раздражительной. Всхлипывания Рут, которые раньше вызвали бы во мне сострадание, сейчас только нервируют. Я встаю со скрипучего стула и начинаю ходить взад-вперед по ее камере, словно я тоже заключенная.

– Твои грехи и так очень тяжелы, Рут! Ну зачем ты добавляешь к ним ложь?

Она закрывает лицо руками. Неужели она наконец покается? Или Рут просто не хочет, чтобы я видела ее лицо? А вдруг она просто смеется сейчас надо мной?

– Время страшных сказок кончилось. Тебя будут судить уже завтра. Завтра!

Господи, какая маленькая эта камера! И то, что я хожу по ней туда-сюда, совсем не успокаивает, а наоборот – раздражает еще больше.

– Почему ты не хочешь спасти свою душу? Ты же все равно не обманешь Господа! Сознайся в содеянном сейчас, пока еще не поздно!

– Да, я виновата! Виновата во всем! – всхлипывает она.

От раздражения я издаю рык, пугающий меня саму.

– О да! Ты убила Кейт с помощью заколдованного корсета! Ты что, завтра скажешь то же самое на суде?

– Это же суд надо мной, мисс, я не могу давать на нем показаний!

Услышав это, я раздражаюсь еще сильнее. Ведь она права! Я совсем забыла, что ей завтра придется сидеть и молчать…

– Какая разница! Если ты и дальше будешь рассказывать эти сказки, то этим только прибавишь лжесвидетельство ко всем своим прочим прегрешениям!

Она снова громко всхлипывает, сгибаясь пополам. Копна ее темных кудрей оказывается прямо перед моим лицом.

А ведь под ними – ее череп! Забывшись на мгновение, я, не спросив ее разрешения, запускаю руки прямо в гущу ее волос. Ощупываю ее голову – но чувствую только твердую, неподвижную костную ткань. Каким бы ни был скрытый под ней мозг, он, похоже, не может менять форму этой кости.

– Судя по твоему черепу, ты не сумасшедшая. И не обманщица! И не убийца! Кто же ты?

Мои слова отразились эхом в равнодушных холодных стенах камеры. Я перешла на крик, сама не заметив этого. Мне стыдно. Задыхаясь, я падаю на стул. Рут по-прежнему сидит, сильно наклонившись вперед.

Нет, я больше не могу выносить этого. Больше не могу! Мне и самой несладко сейчас.