Прямо на моих глазах на белоснежном платочке появляется черная буква «Р». И эти умелые руки повиснут безвольно завтра в полдень… Она в два счета вышила эту букву, используя в качестве нити свои волосы! Очень ловко, но не могу сказать, что мне эта вышивка нравится… Сотворенная из блестящих черных волос, она напоминает траурную черную брошь или мертвую птицу.

– Вы же передадите это Билли? – умоляюще смотрит на меня Рут, возвращая платочек.

Как хорошо, что у меня на руке перчатки и я не касаюсь голыми руками этой зловещей метки…

– Вы же найдете их дом в Уотер-Мьюз? Он прямо у реки, с зеленой дверью.

Я как можно скорее прячу платок в своем ридикюле:

– Обязательно передам, Рут!

– И вы скажете ему, что это от меня?

– Я все сделаю!

Когда я слышу шаги Дэвида, то осознаю, что первый раз в жизни не рада им. Каждый шаг словно отрывает Рут от меня. Навсегда. Я долго смотрю в ее огромные, темные, слишком широко расставленные глаза. Это ведь в последний раз. Череп Рут, так и не изученный мною до конца, унесет ее тайны с собой в могилу.

А мой?

– Благослови тебя Бог, Рут! Не бойся!

Она хватает мою руку своей потной ладошкой. Очень крепко, словно я могу вырвать ее из холодных объятий смерти.

– Спасибо вам, мисс! За все!

Дверь камеры открывается.

– Пора, Дотти!

Только не плакать! Я дам волю слезам только дома, в своей комнате. Снова крепко обнимаю Рут и выхожу из ее камеры, опираясь на руку Дэвида. Он закрывает дверь, и тень от решетки падает в камеру.

Она такая молодая! Смуглая, неуклюжая… Ничего общего со светловолосой и грациозной мамой. И все же, обернувшись и снова различив ее фигуру, запертую в этой железной клетке, я осознаю какое-то неуловимое сходство между ней и моей матерью.

Полные страха глаза, пытающиеся глядеть в лицо смерти. Молодые тела, обреченные на безвременную кончину.

Обе эти женщины доверились не тому мужчине.

И обе были жестоко обмануты.