Перед глазами трепещут узкие вертикальные полосы. Они мешают разглядеть очертания красной комнаты. Это дрожат ресницы под весом тяжелых век. Я пытаюсь открыть глаза, и когда у меня наконец получается, картинка по-прежнему смазана и плывет. Алые краски смешиваются с черными. Линии ходят волнами. Я витаю в сознании художника-абстракциониста. Или экспрессиониста. Или сюрреалиста. Какого-то сумасшедшего, но не в своем уме.
Я перекатываюсь набок. Самолет, застрявший в моей голове, совершает мертвую петлю, и я едва не сблевываю себе на грудь.
– Черт… – тянусь пальцами к затылку и тут же морщусь от боли.
Я осторожно касаюсь раны и отнимаю руку от головы. Распрямив ладонь перед глазами, обнаруживаю отпечаток крови.
– Вот же сукин сын… – Я стискиваю ладонь в кулак и медленно вскарабкиваюсь вверх, примыкая плечом к стене.
Похоже, чертовски повезло и мне, раз я не сдох после такого столкновения.
Я морщусь от боли, пронизывающей голову, и упираюсь виском в кирпичную стену. Встать не получается. Только сесть. У меня еще мало сил. Я снова прикрываю вздрагивающие веки и впиваюсь пальцами в джинсы, заляпанные кровью.
Сердцебиение учащается. Руки начинают трястись. Я открываю глаза и утыкаюсь взглядом в снимок, свисающий с потолка на прозрачной нити. Оттуда, из пучины грязных фантазий психа, на меня смотрит моя полуобнаженная чистая девочка.
– Вивьен!
Я вскакиваю на ноги, но меня ведет в сторону, и я падаю. Не успеваю зацепиться за крепление гребаной полки, вбитой в стену, и врезаюсь животом в угол металлического стола. Все содержимое желудка мигом извергается наружу.
– Главное, что ты жив, Эйсто. Главное. Что. Ты. Жив, – кашляю и вытираю губы тыльной стороной ладони.
Превозмогая боль и головокружение, я медленно выпрямляюсь в полный рост.
Я готов умереть за нее в любой из реальностей. Наверное, для этого я и выжил здесь – чтобы уберечь ее. И я должен спешить. Возможно, Фред уже добрался до нее. Возможно, прямо сейчас он делает Вивьен больно.
Эта мысль заставляет меня сорваться с места и толкает к выходу из подвала.