– Ну, не знаю. Симпатичные?

– Ой, как оригинально, – ответила я сухо. – А еще?

Она устремила взгляд на футбольное поле.

– Ну, типа которые заняты не только собой.

– Вроде Нила? – с намеком спросила я – он как раз агрессивным движением вбросил мяч на поле, а потом в буквальном смысле замолотил себя в грудь от самодовольства.

– Нил – это так, – ответила Присцилла, закатив глаза. – Я с ним только на бал собираюсь, не замуж. Просто школьный романчик. А настоящего парня найду после выпуска, когда все будет серьезно.

Меня это не удивило. Все мамины решения отличались несокрушимым прагматизмом. Я смотрела на Джейми – он петлял между фишками, остальные неслись напролом. И в этом отсутствии в нем агрессии было нечто такое, отчего губы мои растянулись в улыбке.

Она проследила за моим взглядом, снова закатила глаза, но еще и улыбнулась.

– Хотя… иногда на одноклассников приятно посмотреть.

Мы стояли с ней рядом, прислонившись к сетке ограждения, и минутку беззастенчиво глазели на футболистов. Джейми встал на одно колено, вытянув вторую ногу назад. Он держал в руке мяч, рядом стоял другой игрок, явно собираясь мяч пнуть. Но почему-то передумал; Джейми поднялся, все еще с мячом в руке. Потом бросил его через поле. А, этот его приемчик, про который он мне рассказывал. Мяч, странно вихляя, поплыл в воздухе. Они повторили это несколько раз, Джейми все время вставал на колени.

– Ты как думаешь, – пустилась я в размышления, – когда изобрели американский футбол, эту позицию специально назвали «тайтэнд»? Оно ж означает одновременно и «третий крайний», и «крепкая задница». Есть чем полюбоваться.

– Сэм! – Но укор потонул в приступе хохота. Настоящего хохота – Присцилла закинула назад голову и прикрыла глаза. Я осталась страшно собой довольна. Когда я была маленькой, я часто смешила маму всякими глупостями – надевала на лицо ее лифчик или делала вид, что споткнулась и сейчас полечу в бассейн. Но с годами рассмешить ее удавалось все реже. А теперь и вовсе почти никогда.

Вот я и наслаждалась этим ее искренним смехом. Очень мне будет его не хватать.

А потом – ведь этот момент стал едва ли не лучшим в обществе Присциллы, а еще я подозревала, что другого шанса поговорить на эту тему уже не представится; я решилась задать вопрос:

– Каково это, когда у тебя умер папа?

Мой вопрос, внезапный и совершенно беспардонный, ее, как я и думала, застал врасплох. Но я не стала прерывать неловкое, потрясенное молчание – таким приемом пользуются интервьюеры, затягивают паузу, чтобы собеседник поспешил ее заполнить.