Лесник выругался и пошел к слуге. Подошел, схватил его за плечо, но тот вывернулся. Они о чем-то поговорили. Лесник вдруг развел руками, почесал затылок и направился обратно к машине. Шишок сел на плашки двора, где стоял.

— Ну-ка, открывай! — скомандовал лесник, указывая на ящик. — Давай быстрей!

Я с трудом снял плотно пригнанную к корпусу крышку, отложил её в сторону и ахнул. Внутри медного футляра находился деревянный ящик, обитый тонким золотым то ли листом, то ли фольгой, украшенной затейливым абстрактным узором. Посередине ящичка было мутноватое стеклянное окошечко, через которое тем не менее можно было различить содержимое. Сначала я не разглядел, не понял, что это. Но приглядевшись, покачал головой. В ящике находилась мумифицированная кисть руки.

— Ad maiorem Gloriam Domini, — прочел надпись на золотом обрамлении Василий Макарович. — К вящей славе господней. Девиз иезуитов. А это…

Он пригляделся и прочёл вторую надпись:

— Le Saint Constantine Écrit Préféré.

И перевел:

— Десница святого Константина Великого. То есть его правая рука.

— Константин Великий, это кто? — поинтересовался я, не особо грамотный в религиозных темах.

— Римский император, — пояснил просвещенный Макарыч. — Основатель Константинополя. Считался тринадцатым апостолом, хотя и жил два века спустя смерти Христа. Был председателем Никейского собора. В общем, — подытожил он. — Святой он. Настоящий христианский святой.

— И что? — не понял я.

— Вот из-за этой… — лесник хмыкнул, — реликвии шишок не может подойти. Жжёт она его.

Я немедленно взглянул магическим зрением и чуть не ослеп. Мумифицированная кисть в ящике сверкала маленьким солнцем.

— Ого! — я закрыл глаза, мотнул головой. — Реально святая реликвия. Глаза слепит…

— Угу, — кивнул лесник. — Я подозреваю, что и Еремеич из-за неё в скит зайти не мог. Интересно, сколько ж она здесь лежит, а?

— А тебе она не мешает? — спросил я и сунул ящик в руки Макарычу. Лесник подержал его в руках, пожал плечами, вернул мне:

— Нет, никакого дискомфорта. Нормально всё.

— Погоди!

Я схватил ящик в руки и метнулся за ворота.

— Еремеич! — заорал я. — Силантий Еремеевич!