Хм-м. А может, стоит пересмотреть свое отношение к отставке. Герсон был дырой космотрасс, подмышкой прометеанской территории. Система находилась на краю освоенного человечеством космоса. Она в прямом смысле граничила с ничем. А потому там никогда ничего не происходило. На полноценную военно-космическую станцию она не тянула. И все же это, наверное, было лучше, чем пуля в лоб… но лишь самую малость.

— Примешь командование «Персефоной», — продолжил он, и на его слишком уж правильных чертах впервые проступила улыбка.

Ну вот и все. Теперь это назначение определенно проигрывало избавлению вселенной от моего жалкого существования. «Персефона» была не кораблем, а ходячим анекдотом. Последний уцелевший ракетный фрегат класса «Посейдон», провальный эксперимент по созданию малых кораблей для расширения зоны патрулирования Прометеанского флота, — эксперимент, который продлился ровно до тех пор, пока первые «Посейдоны» не показали себя во всей красе на ходовых испытаниях. Они были ужасны. Мало того что их экспериментальные ионные двигатели оказались настолько ненадежными, что больше ни на один флотский корабль их не ставили, так еще и скудное вооружение с крохотным боезапасом ракет делали их практически бесполезными в бою с противником крупнее мусоровоза. Да и то, для верности желательно было, чтобы мусоровоз уже имел повреждения и шел на автопилоте — это хоть как-то уравнивало шансы «Посейдона».

«Персефона» была старухой еще в те времена, когда я выпускался из Академии. И репутация у нее к тому времени уже сложилась. Какое бы назначение ни получали мы с однокурсниками на свою первую практику после выпуска, присказка всегда была одна: «Что ж, могло быть и хуже. По крайней мере, не на „Персефону“».

Хуже того, «Персефона» была таким маленьким кораблем с таким крохотным экипажем — даже при полной загрузке на «Посейдоны» вмещалось всего две дюжины человек, — что капитанского мостика там был достоин в лучшем случае лейтенант-коммандер. А я был полным капитаном.

Посыл был ясен. Флот хотел избавиться от Брэда Мендозы. Но меня не собирались просто списать, позволив мирно кануть в небытие. Меня хотели унизить на прощание.

Я по-прежнему молчал, и, когда я так и не клюнул на наживку, чеширская ухмылка Олифанта наконец сползла с его лица. Это была маленькая победа.

— Вон, — наконец бросил он. — Чтобы через час тебя уже не было на планете, курс на Герсон. Свободен.

Я поднялся. Кое-как отдал честь — от оцепенения у меня не осталось сил ни на почтение, ни на дерзость — и повернулся, чтобы уйти.