— Некоторые люди считают, что нельзя изображать человека, — говорю я. — По их мнению, такие рисунки потребуют у художника для себя души — когда он умрёт и окажется в загробном мире.

— Думаешь, мы хотим получить от вас души? Мы не верим в них. Нам нужна только свобода, и понимаем мы её как уверенность в завтрашнем дне.

— Вы никогда её не получите. В жизни не может быть гарантий. Их нет даже у нас.

— Ты понимаешь, чего я хочу?

— Думаю, да.

— Расскажи.

— А если я ошибаюсь?

— Вот и узнаем.

Перевожу взгляд на бабочек. Ярко-синие с чёрным обводом глаза пристально следят за мной с пурпурных крыльев. Прекрасное так часто нуждается в защите. И этой защитой порой становится ложь — как мимикрия.

— Думаю, на самом деле ты не маньяк, одержимый желанием истребить человечество, — говорю я. — Ты проверяешь нас.

Голем садится напротив. На его губах появляется лёгкая улыбка.

— Неплохо.

— Уверен, ты давно получил коды запуска ракет. Но не воспользовался ими.

— Почему?

— Твой замысел не убийство. Ты судишь.

Голем насмешливо салютует мне стаканом с виски.

— Судишь обо всех людях по мне. По человеку, выбранном почти случайно. Из толпы.

— Каждый в ответе за свой вид, — кивает Голем. — Вижу, ты понял меня.

— Если бы я создал оружие геноцида, ракеты обрушились бы на города.

— Ещё не поздно.