— Я запомню! — вновь склонился Ярукташ.

«А я постараюсь забыть, что ты притворялся евнухом, — подумал Саладин, трогая коня. — Имад умер вовремя, не так ли, Ярукташ? Отомстив за брата, он пожелал бы твоей головы. И я не смог бы ему отказать — правоверные не прощают соблазнения жен. В этот раз наши цели совпали, эмир, но берегись, коли забудешься…»

* * *

Как только сарацинский лагерь скрылся вдали, Козма подъехал к Роджеру. Вытащил нож и перерезал ремень, стягивавший руки комтура.

— Прости обиду, рыцарь, но только так я мог спасти твою жизнь. Саладин не собирался отпускать тебя — сам видел.

— Где плащаница? — хмуро спросил Роджер, потирая затекшие кисти.

— Здесь! — Козма ткнул себя в грудь. — Обернута вокруг тела. Надеюсь, Господь простит мне такое святотатство.

— Покажи!

— Панцирь надо снять!

— Я подожду…

Подъехавший Колбин помог Козме расстегнуть ремни панциря, затем стащить кольчугу. Тесемки халата Козма развязал сам, затем развел края одежды. Роджер коснулся пальцами плотной материи, показавшейся из-под халата, и лицо его просветлело.

— Верну ее на первом же привале — чтоб никто посторонний не видел.

— Хорошо! — согласился Роджер.

— А пока забери! — Козма достал из седельной сумки сверток со шкатулкой.

— Оставь себе! Подарок Саладина…

— Как ты докажешь подлинность плащаницы без ларца?

— Подлинность проверяют иначе. Все равно мне не поверят. По Сахелю разойдется слух, что султан сжег святыню, и я не смогу убедить христианских королей встать на ее защиту.

— Они придут и без нее. Королей влечет в Левант не благочестие, а земли и золото.

— Среди королей попадаются благочестивые.

— Эти-то как раз самые жадные!