— Слушай, а авиации тут не водится? — кричу в спинку кресла перед собой.

— Сплюнь, — не оборачиваясь, отвечает Баба.

Через двадцать минут сплошного грохота и ударов темная полоска появляется на горизонте. Быстро растет в высоту. Уже различимы какие-то травинки на фоне голубого неба. Острова. Преследователей можно различить невооруженным глазом. Серая посудинка по правому борту раздувает вокруг себя огромной высоты пенные усы. Пять-шесть кабельтовых, не больше, определяю на глаз. Самое время попробовать пулеметы.

— Сиплый Гэри, — комментирует Баба. — У нас с ним давний спор. Обычно он южнее дежурит. Пару раз я от него уходил. Давай вниз, наденьте жилеты. Шкаф с красными дверцами в коридоре. И держитесь — будет немного трясти.

Киваю, пролезая в люк. Немного трясти! Тогда что мы испытываем сейчас? Везет мне на отчаянных парней. Этот, кажется, от дикой гонки под прицелом пулеметов откровенно тащится. Немного жалею, что поторопился согласиться на такую сумму. Этот сумасшедший, похоже, еще и приплатил бы за возможность погонять адреналин.

В этот момент Баба до упора сдвигает ручку сектора газа, рев переходит в вибрирующий визг. Тысяча дьяволов истошно верещат на корме, зажатые в тесноте моторного отделения. Даже крепко стиснутые, мои зубы противно стучат от немыслимой вибрации. Катер сильно кренится на правый борт, меняя курс, затем сразу на левый. Чертыхаясь, повисаю на поручнях трапа с ногами, болтающимися в воздухе, как у отставшего от поезда пассажира. Наконец, мне удается добраться до жилетов, и даже нацепить один. С ним я сразу становлюсь похожим на неуклюжего снеговика. Но одновременно внутри поселяется странная уверенность. Все как когда-то на Флоте, во время бесконечных аварийных тренировок.

Мишель совсем сдала. Из последних сил цепляется за поручни побелевшими от напряжения руками. Взгляд мутный, как у раненой собаки. Она беззвучно шевелит губами. Тут даже Триста двадцатый не может помочь, не понимаю ни слова. Знаком показываю, что надо надеть жилет. Никакой реакции. Попытка оторвать одну руку Мишель от поручня ни к чему не приводит. Кажется, она твердо решила принять смерть на этой несвежей кроватной обивке. Оставив свои попытки, успокаивающе глажу ее по волосам. Присев рядом, с деланной улыбкой показываю большой палец. Все в порядке, крошка! Ни к чему ей знать о наших проблемах. Изобретаю новый язык жестов, пытаясь, не отпустив поручня, изобразить что-то вроде: «Потерпи, немного осталось». Она понимает. Согласно опускает веки. Смачиваю полотенце, протираю ее лицо. Показываю: мне надо идти. Она снова опускает веки — иди.