И все-таки я продолжаю чувствовать себя неуверенно. Как-то подозрительно хорошо все идет. Весь мой скудный опыт гласит: если сейчас тебе спокойно — жди беды. Жизнь солдата — сплошные качели. Если не наступил на мину в патруле, не торопись радоваться — завтра снайпер прострелит тебе ногу. Если нарвался на засаду, не падай духом — завтра подвезут свежий сухпай и даже пиво. Убили товарища у тебя на глазах — ну что ж, тем больше шансов за то, что пиво окажется холодным. Я привык быть суеверным. На войне суеверие не самый большой недостаток. Если тебя пнули — не беда, радуйся, что не сломали ногу, если же пинка удалось избежать, смотри под ноги — где-то тут должна быть свежая куча. Может быть, я потому и жив до сих пор. Дурные предчувствия копятся внутри меня в холодный ком.

И вот наконец на мой чип падает распоряжение:

«Приступить к выполнению плана „Снегопад“. Блокировать объекты номер шесть, семь и девять и любыми доступными средствами удерживать находящиеся в них силы до подхода дружественных сил», — гласит мыслеграмма.

«Началось, твою мать», — думаю я и срочно связываюсь с Лео. Все то время, пока идет соединение, я витиевато и бездумно матерюсь себе под нос, раздувая злость назло мерзкому холодку в животе.

15

Рано утром, в четыре часа, отчаянно зевая, мы выползаем из своих нор и открыто собираемся на позициях. Чтобы отличаться от революционеров, на наших руках белые повязки. Впрочем, разъяренным жителям все равно, кто мы. Для них мы такие же бандиты, что и с красными повязками. Та же шваль, которая разграбила, загадила их город и распугала богатых отдыхающих. Поэтому, от греха подальше, передвигаемся отрядами покрупнее. Над городом уже вовсю трещат выстрелы, звуки доносятся со всех сторон, вот откуда-то начинает хлопать миномет, потом, словно примериваясь, стучат короткие очереди ручных пулеметов. К моменту, когда мы выбиваем выстрелами двери квартир близлежащих к нашим объектам домов, очереди и взрывы вокруг гремят непрерывно.

Наша комендатура на Руо до Банко — бывшая трехэтажная школа из потемневшего от времени и солнца кирпича. Подходы заставлены примитивными противотанковыми «ежами», сваренными из обрезков рельсов от городских трамвайных путей. Сплетения колючки превратили проходы во двор и заборы в уродливые колючие страшилища из фильмов ужасов. Из окон верхнего этажа сквозь разнокалиберные мешки с песком торчат пулеметные стволы. На заборе грубо намалеванная надпись: «Не подходи — мины!» Двор пуст. При первых звуках стрельбы комендатура изготавливается к бою. Бухает тяжелый фугас где-то слева — революционеры подрывают заранее установленную в доме напротив мину. Саперы прохлопали подарок. Еще один взрыв. И еще, теперь уже справа. Словно почувствовав последнюю схватку, герильос хоронят под обломками готовых к бою врагов вместе с десятками обывателей. Жутковатое ожидание взрыва витает в воздухе. Господи, не дай мне сдохнуть, как крысе! Господи, только не в этом клоповнике! Господи… БАММ! Пол уходит из-под ног. Бесшумно падает с потолка люстра. Вылетают стекла. Двери вываливаются из пазов и замирают, перекосившись, как в картинке из комиксов. Отряхиваю пыль от осыпавшейся штукатурки. Стоять непривычно, но можно. Пол перекосило. Наша часть дома устояла. Бойцы у окна поднимаются на четвереньки, плюются пылью, отряхивают оружие. Губы их шевелятся — благодарственная молитва.