Мне хотелось поговорить с чебурашкой.

Но Цвик в принципе не подходил. Я уже себе составил мнение: Цвик — мелкий гвоздик, салага. Типа духа. Он жизни ещё не видел. Потому что их пацаны в совершеннолетие уходят, потом как-то себе мыкаются, устраиваются — и в конце концов остаются жить в какой-нибудь другой усадьбе. Важно, чтобы там не было родни среди девиц, за этим у них матриархи следят — ну, среди парней может быть родич, это неважно.

Но я это к чему.

Цвик ещё дома сидит. А, значит, опыт у него нулевой. Может, потому он и тютя такая — жизни не нюхал. «Хен» ведь тоже «хену» рознь: никто своей родной деточке настоящий «хен» показывать не будет, потому что настоящий — как хук в челюсть, а ребёнку в худшем случае прилетит поджопник.

А из нас, между прочим, «хен» сделали не только Калюжному. Я вспомнил, как Нгилан сделал Артику, когда Артик хотел пришлёпнуть осу. Но там был совсем другой коленкор. Я даже и не понял, насколько это серьёзно. Это был даже не поджопник, а так… ну, скажем, рявкнули. Не больше.

Что это доказывает? Что они разбирают, кому влепить со всей дури, а кого пожалеть, только предупредить. И деток наверняка с размаху не бьют, жалеют.

Другое дело — чужого. Пришёл в чужой монастырь, там, может, и «хен» по другим поводам… И я ещё подумал, как провентилировать всю эту байду с Родиной. У них что, стран нет? И границ нет? А что, так можно?

Ну да ладно. Не об этом речь пока что.

Мне надо было поговорить с Лангри. Вот что.

Лангри шарил во многих вещах — и он был пришлый. И, я так замечаю, не особо-то и боялся вмазать кому-нибудь от души — никаких тебе политкорректностей и деликатностей. То есть, наш человек, без притворства.

На следующий день я с утра пошёл Лангри искать. Боялся, что он смотался в лес, с телефонистами — но нашёл в саду. И тормознул.

— Приветик, Лангри. Есть разговор, — всё простые слова.

Он меня нюхнул в нос, как у них тут положено по вежливости — и мазнул запахом «тепло и хорошо». И остановился в пределах запаха.

— Ну так вот, — говорю. — Скажи мне, будь добр, вот что: «хен-кер» соблюдают все всегда? Вообще, в принципе, без исключений? Везде?

Он себе кончик носа облизнул, как пёс. И ухмыльнулся:

— Люди — не цветки-розанчики, — ну, я так понял, если по схеме «слово-запах». — Всё пахнет по-разному. И все.

— Но если нарушишь — окочуришься?

Он фыркнул. Имел такую манеру — не по-кошачьи, а по-собачьи фыркнул. И сказал:

— Можно уйти.

Ага, думаю себе.