— Не лепи мне дуру, моя альва. Я о другом. Ты же знаешь, как опасно находится здесь во время переговоров для небессмертных. А если что с ней случиться? Что я Максимилиану скажу?
— Ох, Эс! Да не переживай ты так. Утром сплавлю её к мамаше Хейген. Делов-то. Да и большая она уже. Вон сколько на неё в Астрале нагрузки навалилось. А ведь она необученная магесса, хоть и полукровка…
— Хорошо, раз ввязалась в это сама, Тёмная, отвечаешь за неё. Всё. Спокойной ночи!
— Сладких снов, мой альв…
Глава двадцать третья
Глава двадцать третья
Как сглазила, Тёмная. Проворочался целых два часа, с завистью вслушиваясь в рулады, которые выводил носом Базилевс. То шорохи какие-то, то одеяло кусачее… Встал с тяжёлой головой и тахикардией. По дому гуляли сквозняки. Вот что значит отослать хозяйку! Вода в бадейке для умывания подёрнулась ледяной корочкой. Плюнув, решил не умываться. И так сойдёт. Высунул нос в окно. Моросило. Промозглый льдистый дождик вместе с туманом превратили посёлок в мокрого шелудивого бродячего пса, заснувшего в сточной канаве. Ни одного прохожего или ранней повозке на соседних улицах не наблюдалось.
В унылом утреннем безвременье неожиданно и пронзительно потянуло манящим запахом съестного. Я невольно ускорил шаг, направляясь к лестнице. Внизу, в гостиной у печи возился давешний крепыш. Рукава кимоно были закатаны до локтей, лицо бессмертного раскраснелось от жара, которым так и пыхало от чугунной плиты, хитро устроенной над печью. Шкворчание тонких ломтиков бекона среди ярко-жёлтых островков куриных яиц, подёрнутых пузырящимися кристалликами соли, нарезанный на пододвинутом поближе к плите дубовом столе толстыми ломтями свежеиспечённый хлеб, горка зелени и пучки перьев лука, бочонок хейгенского, явно только что с ледника — подобная утренняя картина не могла оставить равнодушным ни одного настоящего мужчину. По крайней мере, из знакомых мне. А если бы и оставила равнодушным, то его можно было смело причислить к разряду нежити…
Крепыш, услышав скрип ступеней под моими сапогами, развернулся всем корпусом, ибо подозреваю, что шеей своей он бы свободно манипулировать не смог. Ломать об неё кирпичи или потолочные балки — это, пожалуйста, а поворачивать голову — сомневаюсь. Взгляд его был абсолютно бесстрастен. Тёмно-серые глаза смотрели пристально и спокойно. Он указал мне на табуреты, расставленные у стола с закуской:
— Приземляй задницу, квартерон, позавтракаем… — человек в кимоно развернулся к столу, держа голой рукой две огромные железные жаровни с гигантскими порциями яичницы с беконом. На мои вскинутые удивлённо брови он лишь усмехнулся углом рта, аккуратно ставя даже на вид очень горячие листы металла на дубовую столешницу.