Чай пили молча.

— Твою же! — наконец, на койке уселся отец. — Лешка, я тебя зашибу!

Впрочем, особой агрессии я не почувствовал.

— Зашибалка еще не выросла. — не удержался я от ухмылки.

— Это да… — нахмурился он и принялся растирать грудь. — А с Гришкой-то что?

— Цени дружка своего, папа! — продолжал я улыбаться. — За тебя полез вступаться. Ну и попал под горячую руку…

— Понятно. — отец встал. — Олегович, налей чая, будь другом! А ничего покрепче нет? А то Государю о произошедшем надо докладывать…

— В морозилке водка должна быть. — пожал плечами я и придержал Годуна. — У нас самообслуживание, папа.

— Мы не гордые. — кивнул он и достал запотевшую бутылку из морозилки. — Вам не предлагаю.

Глядя, как отец наливает водку в стакан, я решил выступить с инициативой:

— Лучше, конечно, чтоб Государю о произошедшем доложил я.

— Думаешь? — отец ненадолго задумался и опрокинул стакан. — Вариант. — кивнул он. — Всяко лучше, чем мы с Гришкой ему позвоним. Папа разбираться не будет, просто головы нам открутит… Благодарить не буду, сам накосячил, сам и разруливай.

После этих слов заворочался и полковник Пожарский. Он со стоном уселся на кровати и обнял голову руками:

— Какого хрена?

Цесаревич вновь наполнил свой стакан и метнулся к дружку:

— Испей, Гриша, живой воды!

Активно задергавшийся кадык дядьки свидетельствовал о том, что вода была действительно живой.

— Лешка, какого хрена? — вскочил полковник с пустым стаканом в руке.

— Григорий Михайлович, — вздохнул я, — попрошу вас в разговорах со мной впредь тщательно выбирать выражения. Кроме того, любые проявления огня с вашей стороны будут восприниматься мной как прямая и явная угроза. Дядя, отнеситесь к этому предупреждению крайне серьезно, больше предупреждать не буду.

Я пожелал, чтобы стакан разбился и чуть двинул рукой, обозначая движение…