Крепчающий ветер треплет полы их пыльников и кидает им в забрало первые поднятые им песчинки. Но они не отворачиваются, смотрят на офицера.

– Идём тремя колоннами. Нашей колонне, к сожалению, танков не досталось, они будут наступать не флангах.

Аким ждёт, что Юрка сейчас что-нибудь ляпнет про везение и про то, что как всегда четвёртому взводу всё придётся делать самим, а другим танки выдали, но Червоненко на удивление молчалив, стоит, слушает вместе со всеми.

– Мы центральная, мы идём вторым темпом, – продолжает Колышев, видя, что все его слушают, – впереди нас взвод сапёров, они снимут первую полосу мин, дойдут до траншеи, дальше мы. Наша задача – очистить первый ряд траншей, если сапёры найдут доты или пулемётные гнёзда, собьют их сами, если нет, то искать их придётся нам. Потом снова сапёры, снова снимут мины перед вторым рядом траншей, а потом опять мы, снова чистим траншеи. Наша задача – открыть дорогу штурмовому взводу, который идёт за нами, они уже будут брать непосредственно и КДП, и утёс. Но до КДП они должны дойти свежие и без потерь. Вопросы?

Конечно, у Червоненко были вопросы, теперь он не удержался:

– Сдаётся мне, господин подсотенный, что эта кутерьма надолго, а сухпай нам не выдали, или, может, нам ужин привезут?

Первый раз Саблин увидел Колышева не таким, каким он был всегда. Обычно это был едкий и неприятный человек, что следит в сотне за дисциплиной, что изводит казаков уставом, а тут он вдруг другим стал, мягким каким-то, это было непривычно. И плохо. И все это чувствовала. И слова его были для всех удивительны:

– Ужин – это вряд ли, но я очень надеюсь, казак Червоненко, что завтра за завтраком мы с вами увидимся.

Это было сказано так, что даже балабол Юрка не нашелся, что и ответить.

– Товарищи, – продолжил подсотенный, – бой будет тяжёлый, очень надеюсь, что буран нам поможет.

Казаки молчали, а ветер всё яростнее трепал полы их пыльников. Буран и вправду надвигался. И грозился быть нешуточным.

Обычно, когда приходил пыльный шторм, все казаки уходили из болота, ветер такой, что лодку переворачивает запросто, люди прятались в дома и проклинали ветер, что нанесёт песка и пыли, что засыпает улицы и поля, поверхности солнечных панелей так, что их придётся потом шлифовать. Буран, самум, пыльный шторм – можно называть как угодно, сути это не меняет. Это бедствие.

А тут вдруг оказался помощью.

– По цепи передайте, – орё,т пытаясь перекричать ветер, подсотенный Колышев, – без приказа не встаём, соблюдаем радиомолчание.

Саблин, как приказано, крикнул дальше, поймав ртом немного песка. Выплюнул песок. Ничего кругом не видно, ватер свирепеет с каждой минутой. Шесть часов вечера, а солнца не видно вообще. Казаки лежат в темноте от песка и пыли.