— Дмитри, Ханс не может знать на сто процентов, — Кристоф все же не выдержал и попытался прервать эту страшную паузу. Пускай он и Лесков не всегда ладили, но видеть Дмитрия в таком состоянии, Шульц уж точно не хотел. Однако дослушивать русский уже не стал. Все еще оглушенный жутким известием, он уже не осмелился узнать участь остальных своих друзей. Ему нужно было немного времени, чтобы пережить услышанное. Хотя бы длиной в этот коридор.

— Я же говорил, что в ближайшее время атакуют Санкт-Петербург, — тихо произнес Жак, не сводя встревоженного взгляда с тела Марка. — Говорил же, что спокойнее оставаться в уже «вычищенном» Париже…

— Заткнись, — грубо прервал его Матэо. — Ханс…

В этот момент его голос предательски дрогнул. Все то время, пока он слушал разговор «энергетика» с Лесковым, испанца не покидала мысль о Веронике. Именно он, Матэо, притащил девушку за собой в Петербург в надежде, что отсюда ему будет проще поквитаться с «процветающими» за убийство его семьи. Но вместо долгожданной мести мужчина вдруг осознал, что скорее всего утратил последнего близкого ему человека.

— Ханс, — испанец снова повторил имя немца, после чего, набравшись мужества, задал волнующий его вопрос.

— Я чувствую ее присутствие, — неуверенно отозвался парень, прислушиваясь к энергетике девушки. — Она успела спрятаться. На ней был лихтин…

— Да! — воскликнул испанец. — Да, всё верно! На ней действительно был лихтин! Я велел ей не снимать костюм, чтобы в случае чего не пришлось тратить время на переодевания. Ты… ты, главное, скажи мне, что она в порядке. Где я могу найти ее?

— Я… не чувствую энергетики боли… Только страх… Она очень напугана. Сейчас она снаружи, вместе с остальными выжившими… Когда «ликвидаторы» пришли зачищать здание, она успела спрятаться и не двигалась до тех пор, пока звуки войны не утихли.

— Gracias a Dios! — с облегчением вырвалось у Матэо. Его ладонь непроизвольно накрыла зону между ключицами, где под лихтином покоился крест, после чего, больше не проронив ни слова, мужчина оставил своих спутников. Он знал, что там, снаружи, творится безумие, порожденное войной, и надо быть последним мерзавцем, чтобы в такой момент чувствовать себя счастливым. И все же он не мог противиться охватившим его чувствам: мысль о том, что Вероника жива, грела его гораздо сильнее, чем все его деньги, нажитые под прозвищем Фалько.

Тем временем Лесков миновал уничтоженный жилой сектор. Разрушенные стены домов обступали его со всех сторон, трупы усеивали землю, кругом валялись сломанные роботы. Люди выли от горя, склонившись над телами своих близких, и этот плач тупой болью отражался в груди Дмитрия. Он шел, как в тумане, не замечая, как кто-то окликивает его по имени, желая обратиться за помощью или о чем-то спросить. Все больше людей устремляли на него свои заплаканные глаза, надеясь, что полукровка, входивший в совет Спасской, что-то скажет им, хоть как-то утешит. Ведь именно он, Лесков, говорил, что у них есть шанс дать отпор «процветающим». Почему же сейчас он молчит?