— Ты оставил нас без защиты! — донесся до Дмитрия отчаянный женский крик. — Увел с собой полукровок и бросил нас одних! Ты нарочно сбежал!

Однако это обвинение быстро потонуло в гуле других обращений.

— Дмитрий, что нам теперь делать? — теперь это был тихий умоляющий голос пожилого мужчины. — Госпиталь уничтожен, а мой сын ранен. Врач сказал, что лекарств почти не осталось. А ему больно, безумно больно!

— Где мы теперь будем жить? Мой дом разрушен, а у меня — маленький ребенок, — Лесков перевел невидящий взгляд на заплаканную девушку, которая прижимала к груди испуганную двухлетнюю девочку.

— Дмитрий, к моему мужу никто из врачей до сих пор не подошел. Помогите ему, он истекает кровью! — теперь Дима почувствовал, как кто-то коснулся его руки, желая задержать, но тут же разжал пальцы, испытывая необъяснимый страх. Сам того не осознавая, Лесков заставлял людей отходить от него, и те послушно пятились назад, испуганно глядя на своего лидера.

Казалось, расстояние до госпиталя никогда не закончится. Этот путь стелился по опустошенным войной территориям, уродливым и больным. Но вот Дима наконец увидел дымящиеся пылью руины когда-то мощного непоколебимого здания. Вся площадь бывшей больницы была наполнена людьми, которые пытались оказать первую помощь раненым, используя вместо бинтов собственную одежду. Эта часть Спасской напоминала кровавую бойню, где валялись изувеченные тела вперемешку с поломанными механическими солдатами «процветающих».

— Лесков! — мужской голос донесся до Дмитрия откуда-то издалека и даже показался ему знакомым. В том состоянии, в котором он сейчас находился, Лесков толком и не понял, кто окликнул его по фамилии. И даже тогда, когда знакомые руки по-родному крепко обняли его, Дима не шевельнулся.

— Кто еще из наших погиб? — тихо спросил он, чувствуя, как внутри него все сжимается. До Димы наконец стало доходить, что рядом с ним находится Иван, но единственное, как он смог отреагировать на его объятия, это слегка сжать ткань куртки на рукаве своего лучшего друга.

«Кто еще?» Этот вопрос неприятно обжег Ивана, словно Лесков знал что-то такое, о чем не было известно ему самому. Тем не менее Бехтерев вкратце рассказал

всё, что знал о состоянии их друзей, упомянул Вику и Адэна, даже Фостера, но произнести имя Эрики у него не поворачивался язык. Почему-то судьба словно нарочно заставляла его сообщать Диме о смерти его близких. Сначала Олег, теперь Воронцова. Когда погиб Койот, Ивану было так больно, что он не подыскивал какие- то подготавливающие фразы — сказал Димке прямо, как на духу. И сейчас должен был сказать, вот только слова никак не желали находиться.