— Жаль красивого коня, — сказал он. — Видишь, какой преданный, не хочет оставлять свою бешеную хозяйку. Пусть идет с нами.

В первом же селении пришлось взять повозку. Нурмали крепился, не поддаваясь боли в раненой руке, и отказался слезать с коня, но Гарли скоро стало нехорошо. Через несколько тсанов они встретили своих людей и решили сразу же, не останавливаясь в Дафаре, идти в Рос-Теору. Солдат предупредили, чтобы молчали о том, кто находится в фургоне. Узнай об этом иантийцы, не испугались бы перегородить дорогу и отбить свою царицу. И Ланселота поэтому перевели к запасным коням — неровен час кто из селян обратит на него внимание, признает.

После долгого спора начальники решили снять с Евгении веревки и надеть кандалы, которые предусмотрительный Кафур захватил с собой. Удалось это со второго раза — из фургона пришлось вынести солдата со сломанной рукой.

— Ты бы подумала, царица, — укоряюще сказал Кафур. — У этих ребят есть родичи и друзья, они будут ненавидеть тебя.

Она ничего не ответила. В фургоне было темно и душно, он подскакивал на ухабах, так что Евгения то и дело стукалась головой о доски.

На второй день в фургон, покачиваясь от слабости, поднялся Гарли, постоял над ней, попросил:

— Говорят, вы умеете исцелять раны. Может быть, залечите ту, что нанесли? Мы быстрее доберемся до Рос-Теоры, едем медленно только из-за меня.

Она изумленно на него посмотрела и хотела спросить, не сошел ли он с ума. Но она ведь решила молчать и поэтому отвернулась к борту. Он еще пару минут посмотрел на нее сверху вниз, морщась от боли, и ушел. Фургон снова дернулся, тронулся. Во время остановок она старалась призвать к себе кого-то из солдат, чтобы заставить снять кандалы, но все они, все девяносто с лишним, были окружены броней, созданной олуди Алекосом, и она не сумела сквозь нее пробиться.

Она не могла ни есть, ни спать, только лежать в полузабытьи. Дороге, казалось, не будет конца. Но вот снаружи донеслись едва слышные крики чаек, и ветер застучался в дверь фургона. Ступили на мост через Гетту. О том, что въехали в столицу, Евгения поняла по частым остановкам и поворотам. Еще одна остановка. Загремел снимаемый замок, и дверь распахнулась. Она подняла руки, заслоняясь от нестерпимо яркого после долгой темноты света. Кафур вошел, помог ей встать и спрыгнуть на землю. Евгения едва успела оглядеться и понять, что перед ней белая стена Шурнапала, восточная, судя по положению солнца. Кафур и Нурмали подхватили ее под руки, повели через низенькую дверь, по узкой лестнице куда-то вниз. Круглый двор, наполовину освещенный солнцем, наполовину в тени высокого строения без окон, с одной-единственной металлической дверью. Рядом с ней сквозь камень уложенных на земле плит пробился нежный росток вишневого дерева; Евгения удивилась и обрадовалась ему и все пыталась на него оглянуться, когда мужчины втащили ее в эту дверь. Это была тюрьма, она слышала о ней, дворцовая тюрьма для знатных преступников. Бесконечный темный коридор, освещенный редкими факелами, закрытые двери… У одной из них шевельнулось темное пятно. Завидев их, охранник загремел ключами. Евгению толкнули через порог. Кафур на секунду задержался, бросил ей под ноги ключи от оков. Дверь захлопнулась.