— Я много путешествовал в юности, Нисса, — пояснил он доброжелательно. И добавил, видя ее неуверенность:

— Ты хочешь спросить еще что-то?

— Простите, господин, — голос рабыни упал до полушепота, она опустила взгляд, потом вновь посмотрела на него, по лицу разлился смущенный румянец. — Вы… вы придете сегодня вечером?

Весь ее вид — и очаровательное смущение, и нежная полуулыбка, и брошенный взгляд из-под длинных ресниц, — все говорило о том, что его визиту она была бы рада. Или даже, если немного напрячь воображение и потешить свое самолюбие, что это признаки любви с первого взгляда.

Арон подавил усмешку, подумав, что последнее, в чем сейчас нуждается девушка, так это в похвале своим актерским способностям. Господин распоряжается жизнью и смертью раба, естественно, что Нисса желает понравиться ему, а первое условие для этого — показать, что господин нравится ей. Северянин знал, что некоторые женщины умеют плакать по заказу, хотя краснеющих по заказу еще не видел.

— Я хотел дать тебе время привыкнуть к новому месту и ко мне, — сказал он доброжелательно. Нежная полуулыбка с лица Ниссы исчезла:

— Мне не нужно привыкать, господин, — рабыня сжала ладони у груди, словно перед молитвой, в глазах появилась растерянность. — Я живу, чтобы служить вам.

Последние слова прозвучали как стих, заученный давным-давно и повторенный с тех пор бессчетное количество раз. Арон, не удержавшись, потер переносицу, подумав, что со свободной женщиной было бы куда проще. Особенно с северянкой — его соплеменницы никогда не стеснялись прямо высказывать мужчине свои предпочтения и идеи.

— Если приглашаешь, то приду, — сказал мягко.

На губах Ниссы вновь появилась прежняя нежная полуулыбка:

— Да, господин. Я буду рада.

В империи Таррун не существовало рабских рынков, какими славился Каганат и более отдаленное королевство Шаот. Никто не выставлял рабов на помосте, словно бессловесный скот, нет, все проходило в высшей степени благопристойно. Даже рабов следовало называть не рабами, а пожизненными слугами, по задумке кого-то из советников прошлого императора. Словно бы это что-то меняло. Впрочем, тот же самый советник запретил обращать в рабство граждан империи — будь причиной долги, преступление либо что-то иное, и этим, полагал Арон, все же заслужил уважение.

В годы юности северянину довелось пожить в Каганате, где он насмотрелся на то, как родители продавали детей, как в дома к беднякам, решившимся взять ссуду, приходили ростовщики и забирали в уплату долга их самих. Как обращали в рабство за самые легчайшие проступки, такие как недостаточно низкий поклон перед аббасом — главой города; как Ирам — правитель Каганата — отдавал целые деревни свободных людей в собственность придворным и чиновникам.