— Верю.

— И вот, по плану побережье планируют отреставрировать. Будет несколько общественных пляжей и закрытый клуб. Центр города слегка расширят, окраины вовсе снесут. Собираются построить такие маленькие домики, чтобы приезжим сдавать, вроде как на англицкий манер. А вот здесь участки приличные. Дома, конечно, часто старые, но ведь всегда перестроить можно, верно? Ваш градоправитель хочет сделать из этой улицы Белую… знаете, как в старину? Чтобы только приличная публика и все такое. Он выкупил две трети участков. Странно, что ваш только сейчас прибрать решил.

— Кажется, приходили какие-то письма…

— И что вы с ними делали?

— Выбрасывала.

— Правильно делали… — Ольга покачала ногой.

Туфли на ней были удивительные, с квадратными, будто обрубленными носами. Невысокий каблук. Широкие пряжки-банты, украшенные крупными золотыми бусинами.

— Что? А… это мода последняя. В кои-то веки что-то интересное… маменьке, к слову, не пришлись. Сказала, что отвратительно грубы. А вам как?

— Любопытно.

— А главное, удобные… так вот, дом не продавайте. Во всяком случае, в ближайший год. Потом земля крепко поднимется в цене и сами думайте, что с ней делать.

— Спасибо, — Анна чуть склонила голову, выражая благодарность. А Ольга, поерзав, тихо спросила:

— А вы мне не покажете?

— Что?

— Оранжерею… ходят слухи… вы не подумайте, что я их собираю… просто… у вас там растут какие-то редкости… и даже молодильное дерево.

— Какое дерево? — вот теперь Анна удивилась.

— Молодильное. Я понимаю, что, конечно, глупость, но кухарка наша рассказывала маменькиной компаньонке… на редкость занудное создание, но с маменькой другая не выжила бы… так вот, что у вас есть это самое молодильное дерево. И если взять лист и обтереться, то морщины исчезнут. А если настойку сделать, но только на ключевой воде и брать ее надо, кажется, в полночь. Или на рассвете? Не помню уже, главное, что в жизни не состаришься…

— Молодильных деревьев у меня нет, — Анна поднялась, дивясь, до чего удивительна и многообразна человеческая фантазия. — Но если вам любопытно…

Ей было любопытно.

И она, солнечное живое дитя, не считала нужным скрывать это любопытство, как и восторг. Ольга кружилась, прикасалась к широким листьям аллоказии, которая отзывалась на это прикосновение. Осторожно склонялась над аморфофиллюсом, слегка краснея, удивляясь формой его. Долго пыталась пересчитать черные бархатистые цветы карралумы. Ее не оставили равнодушной ни желтые крупные цветы ванили, ни совершенно крохотные метелочки соннотравника…

— Знаете, — Ольга уселась на горячий камень, у которого проклюнулось молодое поколение литопсов. — Я такого нигде не видела… и уничтожать это — варварство.