Он все еще сомневается, и эти сомнения, что уж говорить, приятны. Но… он тоже знает, что такое долг. И понимает, что Алексашки не хватит на всех.

Сколько времени займет ожидание?

Она готова.

Она… потерпит. Анна ведь на самом деле прекрасно умеет две вещи: терпеть и ждать. А потому она просто посидит, разглядывая нити плюща. И просто представит, что на самом деле она не прячется, а играет. Как в детстве. И что из того, что сама Анна давно уже взрослая? Взрослые тоже любят играть.

К примеру, в прятки.

Она закрыла глаза.

И наверное, задремала, хотя спать на балу… и очнулась уже от холода: камень и шелк не самое лучшее сочетание. А еще рядом были люди.

Близко.

За стеной из плюща.

Вздох. И снова… и такой характерный, протяжный стон.

– Не спеши, – лихорадочный шепот, который кажется знакомым. И сердце обмирает. – Нас могут увидеть…

– Плевать.

Смешок.

И вновь вздох. Возня какая-то. И щеки Анны полыхают, а еще ей дико страшно, что кто-то из тех двоих, устроившихся рядом, вдруг поймет, что они не одни, что… получается, Анна подслушивает?

Подсматривает?

Она прижалась к стене, которая показалась ледяной, и поднесла к губам руки, подула. Пальцы, кажется, вовсе потеряли чувствительность. Сколько Анна здесь?

И куда подевался Глеб?

Женщина постанывала. Мужчина был молчалив. И Анна лишь надеялась, что страсть его не столь глубока и всеобъемлюща, чтобы эта пара задержалась надолго. В противном случае Анна рискует замерзнуть до смерти.

Уколола обида.

Глеб обещал вернуться, но… забыл? Нет, невозможно. Или возможно? Обряд обрядом, но для мужчин дела всегда были важнее женщин. Анне ли не знать? И с чего это она вдруг решила, что на сей раз все будет иначе?