Тварь приоткрыла пасть и закряхтела.

– Так себе воплощение, – сказал Глеб, подкинув на ладони комок тьмы. – Сразу видно, дилетант работал.

Тварь заухала.

Заулыбалась во всю пасть, демонстрируя ряды зубов. Треугольные. Острые. Слегка загнутые. Меж ними мелькнул черный язык.

– Пропустишь? – Глеб скормил ей тьму, не особо надеясь приручить.

Но ведь не спешит нападать.

Почему?

Не из-за той ли розовой ленты, что захлестнула тощую шею? Здесь, в месте пробоя, цвета искажались, однако лента была знаком привязки. И стало быть… стало быть, шанс есть. Если в том, кто тварь призвал, осталась хоть толика человеческого.

– Пропустишь, – он шел, не сводя взгляда с существа, которое следило за Глебом.

Тварь загарцевала.

Ухнула.

И села на дорожку. Длинная шея вытянулась, точно не в силах она была удержать тяжелую эту голову, а из пасти донесся низкий протяжный звук.

– Не нравится?

…та, в кургане, была старше.

…много старше…

Пойманная еще в незапамятные времена, когда великих шаманов отправляли в мир иной вместе со всем нажитым добром, что, учитывая особенности степной магии, было весьма разумно, та тварь обжила пещеру. Глеб не знал, кто и когда вытащил ее в мир.

И в чем запер.

В истлевшем ли бубне, от которого уцелел лишь остов и пара клочков кожи. В повозке ли, щедро украшенной золотом, в кувшинах ли, в золотых ли амулетах – шаман был велик и славен, а потому потом, позже, из кургана извлекли многое.

Главное, что она успела обжиться.

И оголодать.