Трижды в неделю уроки рисования, ибо на безумцев созидательная деятельность весьма благотворно влияет. Еще вот гончарная мастерская имелась, местный народ любил в ней сиживать, кто горшочек лепил, кто вазочку.

У Глеба вечно костяные модули получались.

Да…

…он не собирался уходить. И не ушел бы, когда б не Алексашка, который заявился, чтобы спросить:

– Ты тут еще от скуки не сдох?

– В процессе, – сказал тогда Глеб. И кажется, впервые улыбнулся.

– Ага… стало быть, время есть… я тебя забираю.

– Куда?

– Откуда, – поправил Земляной. Был он в костюме из темно-красного штофа и желтой канареечной рубашке, выделяясь этим нарядом на фоне местной пасторали.

В лечебнице старались избегать ярких цветов, даже цветы на клумбах высаживали исключительно белые и голубые. Смотрелось неплохо, но тогда Глеб понял, сколь устал от обилия этого вот белого.

И голубого.

– Отсюда я тебя забираю. У меня и разрешение есть, – он помахал бумаженцией, которой шлепнул Глеба по лбу. – Так что собирайся. Хватит уже придуриваться, работы невпроворот…

– Я… не уверен, что мне стоит работать. Сила нестабильна.

– Стабилизируешь.

– А разум…

– В полном порядке, если верить заключению медицинской комиссии. Я вот верю.

Глеб же сомневался. Он смотрел на Земляного. И на стену собственной палаты, украшенную его же живописью.

Голубые незабудки.

Белые розы.

И еще вот местный пруд, заботливо окруженный заборчиком, чтоб никто не утоп ненароком.