— Это лучший мир?

Волнение и пересохшее горло сделали вопрос едва слышным, как шелест ивовых листьев при полном безветрии. Его услышали. «Да», — ответ был твёрд и чёток. Креван счастливо улыбнулся, в глазах его стояли слезы. Он сделал шаг.

Интерлюдия 1

Интерлюдия 1

С самого детства Люк-Франц Тернавски знал, что станет знаменитостью. Не важно, на каком поприще он получит общечеловеческое признание — главное, что он сможет доказать свою значимость тупым предкам. Они-то явно ни на что не рассчитывали, когда Люку-Францу пришло время появиться на свет. Иначе не стали бы называть своего единственного сына этим идиотским двойным именем. Видите ли, Тернавски считали себя людьми утончёнными (так им самим казалось), и в молодости каждый мечтал о карьере. Папашка спал и видел, как делает дубль в финале чемпионата мира в футболке сборной ФРГ. А мамашка грезила балетом: Дягилевские сезоны, Анна Павлова и она сама такая вся воздушная и холодная… Ну, папашка-то хоть сделал какой-никакой шажок к мечте: отыграл с десяток матчей в региональной лиге за скромный Любек из одноимённого города (да вся их семья была из одноимённого города), после чего тренер намекнул, что Ладо (уменьшительное от Ладислава) стоит поискать место в другой команде, а может быть и место в другой сфере деятельности. Даже спустя много лет папашка, перебрав пенного, начинал костерить тренера, который, наверное, и помер-то давно. Брызгал слюной, вопил, что более тупого идиота ему ещё не встречалось, что тот заставлял играть Ладо не на его позиции. Да и вообще, тренер этот был из бывших эсесовцев, отчего его, немца по матери и поляка по отцу ненавидел, о чём и заявлял неоднократно. Интересно, врал папашка или нет? Забавно было бы, если тот тренер и вправду был эсесовцем… А ещё папашка, сделавший карьеру бухгалтера в какой-то мелкой торговой кампании, в свободное время обожал сидеть в кресле, пыриться в телек, наблюдая за похождениями любимых киногероев. Он-то, большой фанат Лукаса и настоял на том, чтобы назвать сына Люком…

Мамашку в балетном училище завернули сразу — что-то там не срослось с суставами. Хронический вывих или другая какая беда. Хотя, надо признать, фактура у Катрин была что надо: невысокая, тоненькая, бледная вся и лицо такое надменное… Люк-Франц часто в детстве пересматривал семейные фотки, и мамашкины ему особенно нравились. Фигура, конечно, плосконькая и не в его вкусе, но для балета, наверное, самое то. В общем, нежную детскую мечту Катрин грубо накрыли медным тазом. И куда, вы думаете, направила мамашка свои стопы, так и не познавшие невесомость пуантов? На какую-нибудь родственную, искусствоведческую ниву? Ага, конечно. Она получила педагогическое образование и устроилась работать в школу. Вот так-то. От детской мечты осталась разве что страсть к классической музыке. А попробуйте-ка угадать, кто был любимым композитором мамашки Люка-Франца? Ну да, Шуберт, всё правильно. И теперь вот представьте, каково было позднему, не особо желанному ребёнку, дав имя которому, родители хоть чуточку отыгрались за свои нереализованные амбиции. Двойное имя было постоянным поводом для насмешек, прямых и грубых в школе и утончённо-завуалированных на кафедре классической германской литературы, куда предки запихнули Люка-Франца, стремясь ещё больше поиздеваться над отпрыском. Но, как уже говорилось выше, у Люка-Франца были собственные виды на свою жизнь, и места родительским амбициям в них не находилось. Ещё в школе, он подумывал было попытаться надрать зад папашке, став футболистом и заиграв в Бундеслиге. Увы, спортивного таланта в нём было ещё меньше, чем в Тернавски-старшем. То же можно было сказать и про теннис, которым Люк-Франц увлёкся на волне успеха Беккера и Штиха. Тогда, уже совершенствуя литературные познания, он обратил свой взгляд на музыку. Быстренько сколотив банду из приятелей, которые хотя бы знали, что использует перкуссионист, и чем гриф отличается от деки, Люк-Франц на правах автора проекта задал направление и назначил себя солистом. Написание текстов он тоже не мог никому доверить, а музыку довольно беззастенчиво таскал у других, более успешных коллективов, а потом перерабатывал её под стилистику группы. Ребята играли гаражный сайкобилли, бодрый, но весьма поверхностный. Очевидно, что музыкальная карьера Тернавски имела все основания повторить судьбу спортивной, если бы не одно «но». Люк-Франц, хотя и вёл себя зачастую, как осёл, был весьма неглуп. Довольно скоро он понял, что даже на пределе их команда так и будет играть «для друзей», пока им всем не надоест. Поэтому, наплевав на товарищеские отношения, Люк-Франц умудрился за полгода сменить весь состав, за исключением себя любимого. В группу пришли ребята, которые действительно кое-что умели. И практически в тот же момент Тернавски провернул ещё одну штуку. Стало очевидно, что на фоне выросшего уровня исполнения, он, со своим довольно средним вокалом, начинает провисать. Если не сможешь изменить себя — меняй окружающую среду. Этим принципом Люк-Франц воспользовался сполна. Группа полностью изменила стиль, начала играть краст-панк, в котором невнятный вокал Тернавски, срывающийся время от времени в скриминг, звучал уже вполне пристойно. Тексты, по-прежнему, он писал сам. Иногда получалось очень даже ярко и злободневно: