— Марк, секунду ещё! А где сейчас Малик? Он ушёл и…

— Тоже внутри. Всё, отбой…

Короткие гудки. Пугающие больше, чем испуг в голосе Горовица. Резник поймал себя на том, что обкусывает заусенцы на пальцах: привычка, от которой он избавился несколько лет назад, вычитав где-то, что привычка эта может привести чуть ли не к сепсису. Он встал и нервно заходил по будке. Потом достал из кобуры пистолет, не глядя, выщелкнул магазин, вернул его на место и засунул пистолет в ящик стола. Тут-то из глубины особняка и прозвучали первые выстрелы. Сначала одиночный, глухой, почти не слышный за биением крови в ушах. Потом, чуть больше минуты спустя (Барри специально засёк время по своему «Ролексу»), автоматная очередь. А ещё через пятьдесят секунд целая россыпь выстрелов. Через минуту или меньше (Барри забыл про часы, напряжённо вглядываясь в силуэт дома) вернулась тишина.

— Б…дь, что за х…ня у них там случилась? — хриплый голос заставил сердце забиться ещё быстрее, прежде чем Резник сообразил, что голос принадлежит ему самому.

И вот теперь, через пять минут после того, как отзвучало негромкое эхо последних выстрелов, Барри клял последними словами свою нерешительность. Но что хуже всего, Резник не мог понять, что же ему делать. Пару раз он порывался открыть ворота и бежать, не оборачиваясь, куда угодно, только подальше от этой мёртвой тишины и этого зловещего дома. Останавливала только мысль о том, что документы, кредитки, права и кэш спрятаны в доме, в гостевом крыле, ожидая своего часа. Но от одной мысли о том, что придётся идти за ними в ставший таким жутким особняк, Барри чуть не выворачивало наизнанку…

Он пробовал ещё раз набрать номер Горовица. Гудки, медленные и тягучие, казалось, пронзали мозг насквозь. На десятом, когда Барри был готов сдаться, неспешно открылась парадная дверь особняка…

Резник внутренне был готов к этому и всё же не до конца. Тем паче было неожиданно увидеть того, кто вышел из дверного проёма. Появись тут Чужой или Крипер, Барри удивился бы меньше. Сначала Резник чуть не заорал и не обмочился от радости. Он увидел, что по крыльцу, на подъездную дорожку спускается недотёпа и придурок Рахим Малик. Он был растрёпан, перемазан в чём-то, а в руках нёс всё ту же коробку, что притащил судья Лич. И только когда Малик неспешно преодолел половину пути от дома до ворот и будки, Барри заподозрил неладное. Походка, манера держаться, да просто рост и объем — всё было не то, не маликовское. Во рту у Резника пересохло, он подумал, что предпочёл бы, чтобы к нему приближался Чужой или Крипер, но не эта пугающая фигура. С детских лет Барри, спасибо дорогому папаше, уяснил, что чудовища реальны, и все они имеют вполне человеческий облик. Чудовищем был отец, напивавшийся по вторникам и пятницам ничуть не реже, чем по средам и субботам, а после увлечённо колотивший Барри, его младшего брата и забитую жену, понося их последними словами, самыми мягкими из которых были «жидовские отродья» (фантастической тупости человек был его папаша, как осознал Барри значительно позже. Будучи ярым юдофобом — жениться на чистокровной еврейке, и осознать свою ошибку значительно позже. Впрочем, где были глаза и уши его матушки до замужества — для Барри сие тоже осталось тайной за семью печатями). Чудовищем был О'Рурк, человек без моральных принципов, понятий о человечности, но с богатой фантазией. А этот, идущий сейчас к будке, он тоже неминуемо должен быть чудовищем. Чудовищем, что может не просто растерзать Барри Резника, но куда больше — пожрать его душу…