Миллс сделал большой глоток, остальные последовали его примеру.

— А по поводу того, что тебе нужно быть ближе к реалиям. Вот смотри: ты молодец, хорошо выполняешь свои обязанности, участвуешь в жизни нашего табора, можешь решить какие-то проблемы, но скажи — какого хрена ты не пойдёшь и не возьмёшь Дэвида за его старые сморщенные яйца?

— Ты о чём?

— О размере твоего вознаграждения, конечно. Ты что, им доволен?

— Знаешь, Эйван, когда я устраивался сюда, мне оно казалось вполне подобающим.

— «Подобающим». Только тогда тебя брали на три-четыре дня, на вакантную должность подай-принеси, как бестолочь с дырявыми руками. Сейчас ты делаешь свою работу быстро, ловко, не напрягаясь. Ты убираешь и готовишь. Ты практически вырос до артиста и участвуешь в Номере!!!

— Заметь, в Лучшем Номере этого дрянного шоу! — Лайм торжественно воздел к потолку вилку с нанизанной на неё картофелиной.

В последнее время Крейван действительно был задействован в одном из эпизодов клоунских проделок Миллса и Фогерти. Его посыпали пенопластовым снегом и обливали портером. Робишо с радостью разделил с ним эту роль — мало кому хочется терпеть над собой издевательства двух взрослых мужчин.

— А получаешь, я уверен, всё ту же сдельную ставку новичка за день. Ты хоть разговаривал с Дэвидом?

— Эйван, ты ещё не старый, но начинаешь выживать из своего небольшого ума. — Фогерти перегнулся через стол и постучал друга костяшками пальцев по голове. — Думаешь, древний Замунер упустил бы возможность в очередной раз проехать по ушам историей шоу Замунеров?

Фланахэн улыбнулся. На работу его принимал Питер Замунер, но личную беседу проводил его отец. Он буквально за руку провёл Крейвана от истоков, то есть зарождения шоу, когда ещё дед Дэвида, Максимилиан, забросил карьеру фотографа в имперской Германии, выкупил в ломбарде побитый молью шатёр и сделал первый шаг в прекрасный мир волшебства. («Вся родня считала его идиотом. А он набрал себе всякого сброда, который не подошёл никому, и поехал с этим сбродом в дикую Россию. Да, молодой человек, он там делал хорошие деньги!») Старик рассказывал, и слезы радости за давно умершего предка текли по бороздкам глубоких морщин, иссекающих тёмную от загара кожу. Он поведал, как предвидя большую войну, дед с сыном Энцо, отцом Дэвида решился на отчаянный шаг и перевёз цирк в Америку, как тяжело было поначалу встать на ноги. («Америка — страна больших возможностей. Это да. Но и маленькими нужно уметь воспользоваться. И они это умели!»). Апофеозом истории был триумфальный рассказ о том, как уже коренной американец Дэвид Замунер, подражая деду, решил возродить шоу в 1991 году, после тридцатилетнего забвения, начав с покупки циркового шатра. Не обошлось без мистики, потому как Дэвиду, одновременно с его родным братом Майклом, явился призрак деда и велел ехать на восток и продолжать дело всей его жизни: «Как знать, если этот увалень Питер после моей смерти не удержит шоу на плаву, может, и я начну являться к своим внучатам. У Питера семья в Саутгемптоне, ты знал?» Крейван уже знал. Как знал и то, что шапито тяготит Питера, о чём он лично рассказал безликому: «Ты не представляешь, Крис, сколько времени и средств жрёт эта дребедень. Она совершенно не даёт прибыли и, чтобы удерживать её в этом полумёртвом состоянии, постоянно приходится таскать деньги с личного счета. Ведь старик любит это шоу. Но когда он отойдёт в лучший мир, я на следующий же день распущу весь балаган. И, надеюсь, папаша воздержится от потусторонних посещений». Питера тоже можно было понять — у него и вправду была семья, а, помимо этого, ещё и небольшая риэлтерская контора, которую ему приходилось оставлять каждое лето, присоединяясь к отцу в горячий сезон…