* * *

Три месяца службы в передвижном цирке «Замунер и сын» значительно сказались на состоянии Фланахэна. Постоянные изнуряющие нагрузки перестали казаться таковыми уже через месяц, а на сегодняшний день, когда Крейван назубок изучил все тонкости номеров, к которым был приставлен, все эти ритмичные действия, синхронизированные с работой Филиппа, типа «принеси-подай-поставь-унеси» стали аналогом ежедневных занятий в фитнес-клубе. Как оценивал своё состояние сам безликий, время от времени задерживая взгляд на своём отражении в зеркале: такую форму он не набирал никогда за всё долгое время занятий Ремеслом. Эпитет «стальные», применительно к мышцам, теперь можно было лишь отчасти называть образным. Он стал сильнее, гибче, связки обрели нужную упругость и эластичность; даже реакция улучшилась, хотя и раньше являлась одной из самых сильных сторон Крейвана.

Что ещё важнее, Фланахэн полностью втянулся в быт шапито, его работа не вызывала нареканий у директоров, а коллектив принял безликого. Не сразу, и не все его члены, но Крейван, так или иначе, вошёл в команду и прочно в ней закрепился. Конечно, его проверяли. Сначала присматривались, а потом последовал психологический прессинг. В один из вечеров, когда вся труппа сидела за традиционным ужином на свежем воздухе, клоун Эйван Миллс, заговорил с Крейваном на какую-то нейтральную тему и сумел втянуть в принципе не конфликтного безликого в спор с дальнейшим выяснением отношений. Миллс предложил отойти в сторону и разобраться по существу взаимных претензий. Фланахэн, понимая, что сдаёт сейчас своеобразный экзамен, к всеобщей радости предложил не отходить далеко и выяснить отношения при свете уличных ламп, освещавших стол и небольшую площадку перед ним. Миллс сразу перешёл к сути вопроса и, следуя канонам завязки уличных драк, вплотную придвинулся к оппоненту, не касаясь его и провоцируя на первый толчок. Крейван легко разгадал этот нехитрый приём и мягко отступал, столь же мягким голосом советуя Миллсу успокоиться и не принимать сей ничтожный конфликт мнений так близко к сердцу. Аудитории такая пассивная защита не пришлась по сердцу, раздался свист, а в адрес Фланахэна прозвучало несколько обидных реплик. Приободрённый реакцией коллег и видя, что противник не поддаётся на уловку, Миллс подключил руки и принялся толкать безликого в грудь. Однако уже второй толчок пропал втуне, ладони Эйвана встретили пустоту, и он неловко завалился вперёд. Проигнорировав поданную Крейваном руку, Миллс, свирепо рыча и раздувая щёки, вскочил на ноги и, уже не шутя, бросился на безликого, намереваясь оглушить его градом ударов. Ни один из них не достиг цели, а клоун едва удержался на ногах. Крейван видел, что противник разъярён, но ни капли не встревожился. Даже не глядя на зрителей, забывших о еде и полностью поглощённых поединком, он чувствовал, что им нравится затеянная игра и симпатии медленно, но верно переходят к нему. Две роскошных минуты Фланахэн ловко уклонялся от атак Миллса, не предпринимая никаких попыток атаковать самому. Он понимал, что несмотря на то, что противник выше и мощнее, он, Крейван, находится в более «тяжёлой» весовой категории. Эйван неплохо дрался по меркам улицы, где, по-видимому, и обучился этой науке, но против искушённого в рукопашных боях безликого у него не было ни единого шанса. А Крейвану ни к чему было причинять боль человеку, против которого он ничего не имел, и рядом с которым ему предстояло провести недели, если не месяцы. Тем временем, вновь и вновь бросаясь на Фланахэна, безуспешно пытаясь запутать и обмануть, Миллс основательно запыхался и остановился. Он стоял согнувшись, упершись ладонями в колени, и никак не мог отдышаться. Широкое, круглое лицо побагровело, влажные волосы торчали во все стороны, будто Эйван собирался наносить свой сценический грим, да так и остановился на полдороги. Он искоса бросил сердитый взгляд на насмешника, с самым невинным видом стоявшего в нескольких ярдах, и вдруг расхохотался.