Эстас с улыбкой кивнул, когда гость описал его ощущения.

— Элэг не выпячивают себя, но жизнь делает их похожими на валуны в реке. Каким бы ни был паводок, они недвижимы. Все течет, изменяется, а эти женщины остаются в памяти, о них говорят, на них оглядываются, — продолжал господин Мунх. — Они — вехи в истории своей семьи, в истории того места, где живут. У нас таких женщин очень уважают, ведь они — животворящая энергия этого мира. И Тэйка тоже такой станет, в ней это чувствуется.

Этот разговор Эстасу запомнился и перекликался со словами Кэйтлин о том, что дар дочери получит должное развитие только в Каганате. Вспоминая обучение в кадетском корпусе, рассказы о том, как учили в пансионе девочек, Эстас вынужденно соглашался с тем, что итсенские учителя действительно могли навредить Тэйке. Они, как и маги королевства, не отличались гибкостью подхода.

* * *

Ритуал познания госпожа Сэргелен решила провести еще до ужина прямо в библиотеке, где Тэйка обычно занималась. Каганатка начала ритуал плавно, незаметно превратив в него урок игры на гуцинь. Она привезла свой инструмент и, бережно вынув его из богато украшенного перламутром и серебром футляра, предупредила девочку, что играть можно только на личном гуцинь.

— Душа твоя поет вместе со струнами, поет по-своему, — объясняла мэдлэгч. — Инструмент живой и привыкает к тебе. Чужие струны не поймут тебя, могут обидеться и обидеть, даже ударить.

Она внимательно послушала, как Тэйка играет, поправила кое-где. Спокойно, доброжелательно, по-родственному тепло. Ее исправление не было поучением, и Тэйка ему порадовалась, а гуцинь под пальцами девочки зазвучал иначе, проникновенней.

Госпожа Сэргелен набивала трубку, слушала, а мне вспомнились слова Ердена, назвавшего дар Тэйки величавым. Наслаждаясь игрой девочки, я ясно осознала, что нужно приложить все усилия, найти пути и объяснения, лишь бы отправить Тэйку учиться в Каганат. В Итсене у нее нет будущего.

Прикрыв глаза, поправив на плечах меховую накидку, откинулась в кресле и позволила мелодии захватить себя. Я чувствовала запах мха, опавшей хвои и прелой листвы, ощущала приятный ветерок и знала, что где-то над головой колышут ветвями высокие сосны. Тогда же я поняла, что Тэйка обратится в рысь. Будь песнь ее дара орлиной, она породила бы другие картины и ощущения.

— Есть музыка для души, ее слушают молча, — сказала госпожа Сэргелен, когда девочка перестала играть. — Есть музыка для сердец, под нее хочется говорить. Я сейчас сыграю такую мелодию, вы поймете разницу.

Гуцинь под пальцами опытной мэдлэгч звучал совершенно волшебно. Пряный аромат дыма вместе с ласковой и светлой мелодией затягивал в транс. Тэйка, неотрывно наблюдающая за руками госпожи Сэргелен, чуть покачивалась в такт музыке и напоминала росток, тянущий яркие листья к солнцу. Я чувствовала это, полной грудью вдыхая пахнущий корицей и кориандром воздух.