— Я взошёл на престол в неспокойное время. В Ваетире, Геторе, Ренэте и Сандраге против меня создалась оппозиция. Кеван тогда стал Фаилом Акаром и пропадал неизвестно где. И тогда Лоренц предложил гениальный, как нам обоим тогда казалось план. Он внедриться в эту оппозицию, найдет и выдаст всех предателей.

Впрочем, так и случилось. Он провел много времени среди южных народов, проникся их философией и жизнью, но план воплотил. Всех предателей, которые оказались благородными аристократами, мы казнили. Только вот, их семьи этого не простили, но они боялись Лоренца, меня нет, а вот Лоренца они страшились как разъярённого дракона.

Да что там говорить! Лоренц знал, как усмирить любого заговорщика. Его методы были подобным древним пыткам Ненасытного. Я спускал его как бешеного пса на каждую дворянскую семью, что пыталась пошатнуться наш род. Наверное, за это и поплатился.

Эх, лучше бы я пришёлся огнём и мечом по их проклятым рат’иатарулам, но я же хотел мира. Поэтому и назначил Лоренца наместником тех земель. За это он меня и ненавидит, ему нужно была слава и признание спасителя Кровогорья, а получил он четыре города, и деревни, дома в которых состоят их глины, палок и дерьма. Я бы то же злился. — Лайан молча слушал отца, который с каждым словом мрачнел. Может быть, за это он себя и ненавидел, знал это, конечно, только сам Уильям. А вот Лайан только сейчас услышал эти слова, которые держались втайне от остальных. Наверняка его отец боялся, что правда всплывет. Лайан не ответил, он просто слушал, понимая, что сейчас только это от него и требуется.

— Когда я предстану перед богами, тогда и исповедуюсь. А самое страшное, не смогу прикрыться тем, что пытался сделать лучший мир. Но до этого ещё далеко. — закончил Уильям.

Лайан думал над этим разговором, склонившись над могилой отца.

— Надеюсь, боги приняли тебя и достойно оценили твою жизнь, я же постараюсь быть достойным твоей памяти, отец — сказал он, кивнув. Ветер гулял по этим коридорам и его страшный гул заставлял юного государя скрипеть зубами.

Чувство того, что сейчас ему предстоит надеть доспехи, некогда отцовские, корону императора, командовать отрядами легионеров и гвардейцев, что бы отбить гавань, заставляла его испытывать страх. Но он старался этого не показывать. Однако было видно, как он до боли сжимал кулаки, ногтями впиваясь в ладони, как зрачки его глаз расширяется, а сам он хмуриться, когда его зовут императором, обращаются к нему как к императору. Со временем он привык к этому, однако он понимал, что привык пугающе быстро. Отец был мёртв. Лежал в крипте кинхартского дворца, бездыханный и холодный, погибший при попытке переворота. Он был достоин лучшего, пусть он не всегда слушал разум и советников, поступаю только так, как было ведомо ему, пусть был праздным, но при нём был мир, а он всяко лучше этой проклятой войны!