— Эк, наклали-то народу, — с непонятным удовлетворением сказал он. — Там, — Плескач сделал такой жест рукой, словно отодвигал что-то от себя. — Должно быть, главный стан был.

Действительно, в указанном направлении белели островерхие шатры, на которые Иван не обратил с первого взгляда внимания, завороженный зрелищем недавнего побоища. Да и было этих шатров немного, три, от силы четыре.

Плескач, будто угадав ивановы мысли, пояснил. — Это для ватажков буджакских поставлены. Они это любят, чтоб какая никакая, крыша. Это у них первым делом, как выбился в начальники, то все, ставь ему шатер или на худой конец шалаш. Под попоной уже спать не желает.

— А ты не таков, Плескач? — спросил один из лесовиков, лицо которого украшал громадный кровоподтек, закрывавший добрую его половину. Впрочем, увечье это было получено явно не в сегодняшнем бою, ибо успело уже порядком выцвесть. У Ивана были большие подозрения относительно его происхождения, то есть, он был практически уверен, что отметил этого парня своею рукой, позапрошлой ночью, когда кто-то пытался устроить ему темную. Весь сегодняшний день этот парень старался держаться поближе к Ивану, который хоть и не забыл предупреждения Воробья о том, что лесовики постараются взять с него за побои, но не отступал.

— Что тут было-то? — Плескач, нагнувшись с седла, прихватил за плечо бредущего мимо мужичка, совсем пропавшего под грудой, навьюченной на него, трофейной амуниции.

Мужичок, видать из недавних, потому что обличье его было Ивану незнакомо, с облегчением бросил свой груз, как охапку хвороста, под ноги и поднял голову.

— Не так! — возмутился было Рюха, видя, что сватовство срывается, но, сообразив что-то, осекся и захохотал. Глядя на него засмеялись и другие.

Даже Иван, с красным, как буряк, лицом, криво усмехнулся, чтоб не нарушать общего веселья. Милка же сразу исчезла, будто её и не было, а место её, в толпе окружившей Плескача, заступила другая женщина, средних лет, на которую Иван уставился с определенной опаской. Неуверенно озираясь, женщина шла медленно, взгляд её, безразлично скользнувший по поежившемуся Ивану, остановился на ратнике, её ровеснике, с вытянутым, белым, каким-то омертвелым лицом, на котором живыми, казалось, были только серые водянистые глаза, с бессмысленной теперь яростью смотревшие куда-то поверх голов.

И в это лицо теперь смотрела женщина, задрав голову, словно утопающий за соломинку, схватившись обеими руками за поводья лошади.

— Векшу моего не видел?

Ярость в глазах ратника погасла и он, промедлив, ответил. — Не жди. Убит на засеке, — разжал женские пальцы, освобождая поводья, и тяжело спрыгнул на землю.