* * *

Когда Вера пошла прочь, никто не пошел за ней следом, считая это бессмысленным. И лишь когда Ян полез в телегу, Митька, по своей дурной привычке, схватился было за меч, но Иван перехватил его руку. — Оставь. То не нашего ума дело.

— Правильно, дядя Ваня, — поддержала его Даша. — Ты, Митя, ей помочь не можешь, ну, и не лезь.

Митька проводил взглядом скрывшуюся в лесу повозку и, устремив пронзительный взор на Дашу, сказал, имея в виду, очевидно, весь женский пол. — Удивительно мне на вас смотреть. За все про все одно лекарство.

— Не одно, — вступился Иван и добавил, подумав. — Но это, конечно, наверно самое сильнодействующее.

— А у вас не так? — спросила Даша, которой было жаль Саню до слез, но, ощутив себя, на какие-то мгновения, на месте своей подруги, она прониклась тем, что её жалость не идет ни в какое сравнение с тем, что испытывает сейчас Вера и потому даже заплакать не могла, словно не имела права на слезы.

— И у нас так. Хотя мы, конечно, более склоны обожествлять половой акт. Есть такое у нас суеверие, — не стал спорить Иван, который так и не мог поверить в гибель Сани. — Ладно, пошли, ребята. Чего-то Воробей зовет.

* * *

Погрузив убитых и раненых на телеги, войско Воробья пошло уже прямо на Речицу, никуда не сворачивая, и еще засветло было под её стенами.

Все постройки за пределами крепости были сожжены, при чем, судя по тому, что некоторые еще дымились, сожжены недавно.

Здесь же нашелся сотник Байда, за три дня до того посланный Воробьем в Речицу, и как в воду канувший. Без коня, без оружия, босой, спал он, закутавшись в какое-то тряпье возле чадного костерка.

Воробей постоял над ним, явно испытывая искушение дать своему посланцу хорошего пинка, но потом все-таки сдержался и просто тряхнул того за плечо.

— Извини, воевода, — сказал проснувшийся Байда, с трудом вставая на ноги. — Но не моя вина. Я все сделал по твоему слову.

— Это ж кто тебя так разделал? — спросил Воробей, поглядывая между тем на дорогу, по которой еще тянулись отставшие повозки.

Байда потрогал разбитое лицо. — Войтовы гридни постарались. Они же и коня взяли, и всю воинскую справу.

— Добро, — помрачнел Воробей. — А мои слова ты ему передал?

— А меня до него не допустили. Они, видишь ли меня за лазутчика буджацкого приняли и, немного побив, посадили в поруб. А там, воевода, холодно у них. Замерз я, до сих пор трясусь.

Воробей помрачнел еще больше. — И что, никто тебя так и не признал?

— Признали, как не признать, когда я отсюда родом.

— Ну, да, — подхватил Воробей. — Потому и послан был.