Сейчас я ненавидел себя. Во мне все было не так. Не так, как ей могло бы понравиться. Я весь был изуродован шрамами. Но на ее лице не было отвращения, когда она смотрела на меня. Я ждал, когда она отвернется или брезгливо скривится. И она снова поступила иначе.

А вот когда смотрела на мой член боялась. Я знал, что крупный. Что могу оказаться слишком большим для нее. Старался подготовить и сделать все правильно, не смотря на глупую сделку, что предложил.

Но она сопротивлялась. И я не мог понять почему. Это сводило с ума окончательно. Она боялась моего размера, но это был не главный страх. Ее мучило что-то еще. Она не хотела мне покориться. Сопротивлялась, чем только больше разъяряла и выводила из себя.

Там, где нужно было действовать лаской, я применил силу. И меня ни хрена это не останавливало. Она просто должна была быть моей.

Всаживая в нее едва не лопающийся от напряжения член, я думал лишь о том, что делаю ее своей. Привязывая к себе. Теперь она моя добыча. Часть меня…

Но она сопротивлялась и вырывалась. Отталкивала меня. Когда я вбился в нее по самые яйца, она выгнула спину, и мне едва не оторвало голову. Она стискивала меня с такой силой, что я готов был кончить сразу же. Залить изнутри ее своим семенем так обильно, чтобы текло по ее стройным бедрам. Она покрыта мною… И снаружи, и внутри. Выгибает спину, как будто соблазняет. Но понимаю, что от боли. А упрямый мозг представляет, что от наслаждения. От желания насадиться на меня еще сильнее.

Да даже двигаться в ее узком плену было сложно. Она стискивала, словно в кулаке. И я уже представлял, как буду вдалбливаться в нее, ударяясь яйцами о лобок с тонкой полоской волосков. Даже это было в ней искушением.

Для кого она так сделала? Для кого, мать вашу?!

Наверное мне стоило ненавидеть себя за то, что я натворил, но я испытывал удовлетворение. От того, что вошел в нее так глубоко и жестко, что даже немного порвал. Следы ее крови на моем члене, как будто утраченная девственность. И я почти поверил, что стал ее первым мужчиной. Что к встрече со мной она готовилась, украшая лобок. Что при мысли обо мне ее соски так возбужденно и нагло торчали.

Я нашел в себе силы оставить ее лишь потому что инстинкт обладания превратился в нечто большее. Ей угрожала опасность. Мой волк, звериная часть меня, это знала. И мне угрожала опасность — потерять ее. Я не мог допустить этого.

Будь она хоть тысячу раз ведьмой, самой жестокой и худшей из ведьм, но я не мог отпустить ее. Не мог подвергнуть опасности. Я врал ей, шантажируя, но с собой был предельно честен: я не отдам ее никому. Никто не сможет причинить ей боль.