— Нет, Гас, никакой магии! Всё будет по-честному! — воскликнула она яростно. — Ты хотел этого? Ты это получишь! Мне не нужна никакая тавра! Никакие иллюзии или наваждения! Я не хочу представлять Альберта, когда я с тобой! И никого другого, когда ты касаешься меня! Гасьярд! Я хочу чувствовать всё до последней капли. Твои руки, твои губы, хочу видеть твои глаза! Хочу знать, что это ты… чтобы запомнить каждый этот проклятый миг!
Эти слова, казалось, пригвоздили его к гранитным плитам террасы. Они бились в голове набатом. Хотя нет, это были не слова, это колокол на башне отбивал последнюю четверть утра, но Гасьярд знал, что уже слышал их раньше, и слова, и колокол…
Книга желаний… Она просто посмеялась над ним.
Но его желание исполнилось…
— Вот как? — спросил он с издёвкой, а внутри всё горело от внезапной вспыхнувшей ярости и боли. — Хочешь ненавидеть меня?
— Уже ненавижу! — воскликнула она страстно. — Ты хотел чувств? Ненависть тоже чувство!
— Ненависть — не худший вариант, Иррис, — ответил он холодно, — ненависть, может быть, даже более сильное чувство, чем любовь, и оно вполне сгодится для нашей связи.
— Ну что же, обещаю, Гасьярд, что в этом чувстве я буду тебе верна изо дня в день. Из ночи в ночь. Все эти три года.
* * *
— Как это ни странно, но я был в Чёрной башне лишь однажды, и даже не припомню, чтобы кого-то сажали сюда при Салаваре…
Себастьян остановился с фонарём у невидимой стены, отделяющей место, где держали Альберта, от узкого коридора, уходящего на винтовую лестницу. Из двух зарешеченных окон ему под ноги падали пятна света от низкого закатного солнца, но он всё равно щурился — с непривычки здесь казалось слишком темно. Большая комната, где-то в глубине кровать, кресло и стол, а над столом тусклый светильник — это место больше походило на военную крепость, чем на тюрьму. Впрочем, когда-то Чёрная башня ею и была.
— Что же в этом странного? Ты всегда был примерным мальчиком, — пожал плечами Альберт, подходя к невидимой границе, перейти которую он не мог, — входи, не стесняйся, ты же знаешь, что это для меня дверь открывается только внутрь. Извини, угощать нечем.
— Ну, мне и здесь неплохо, — Себастьян поставил фонарь в каменную нишу, а рядом небольшую корзинку, из которой выглядывало горлышко бутылки с вином, — и угощаю сегодня я.
— Пришёл позлорадствовать? Вина принёс? Предлагаешь отпраздновать моё поражение?
— Не совсем…
Альберт скрестил руки на груди, внимательно разглядывая лицо брата, а потом спросил резко: